Вначале изменилось зрение.

То, что раньше проплывало мимо как пейзаж за окном поезда, теперь превратилось в страницы Босха, которые он рассматривал вопреки своему желанию, а не рассматривать не мог, потому что была необходимость понять.

Почему люди такие.

Почему одни — вот в эти самые времена закатывают рукава и идут заниматься героикой малых дел (выяснилось, что его Адель из таких, мало того — она прямо оттуда и это придало ему разом сил и решимости жить), а другие, другие...

Он зашёл по привычке на платформу, где они познакомились и листал ленту тех, кому нужно было высказаться здесь и сейчас — чтобы понять, что всех волнует.

И увидел. Парад тщеславия, который перемежался уродливыми сплетнями о других (собранные всех мастей они как сокровище племени людоедок переливались на солнце камешками дешевых стеклярусов, привлекая внимание мимо проходящей публики, ещё внимания, больше внимания, ещё...).

С замутило.

Рядом разрисованные символами нового времени маршировали патриоты невиданной доселе идеи, перекраивались стандарты красоты, высчитывались сантиметры и мерялись кошельки, сыпались проклятия по кругу и только робкие голоса — оттуда и немного отсюда — здравые, печальные, уставшие — напоминали ему о недавно просмотренном интервью.

«Произошла очень большая трагедия. И предстоит большое сражение впереди. А нам уже так много лет. И уже так мало сил. Но выхода нет. Так что...»

С вздохнул, пожелал сил тем, за кого действительно болело сердце и написал Адель самое важное:

«Я вас спасу, Хозяйка.

Вот увидите».

А его фамилия вообще сократилась до буквы.