Прошёл месяц.

По первости Семечкин сопротивлялся, но потом, как и все, начал читать новости. Утро его было подобно ковровой бомбардировке вестниками скорой кончины из книги Бытия, представленной теперь рядом телеграмм каналов. Чего там только не было.

Один за одним его страну покидали международные компании. Следом за ними громко уходили великие артисты. Тут же, рядом запрещали котов, книги и растения с корнями провинившейся национальности, а мины неясной принадлежности продолжали всплывать — то тут, то там. Уже каждый день.

Везде что-то постоянно отменяли, внедряли, изменяли, запрещали и снова вводили с такой скоростью, что желай ты всерьёз следить за повесткой — к концу дня оставался с ощущением бесконечного катания на бешеной карусели без правил. Тошнило, мутило, дезориентировало, и отчаянно хотелось застрелиться, чтобы наконец все.

Отчаявшись сохранить в себе остатки гордости, человечности и любви к Отечеству, он последовательно пересмотрел интервью с великими людьми своего времени, но все они — от Сокурова до Норштейна были полны печали и тревог до такой степени, что опоры на столпы интеллигенции оказались с точки зрения психологии провальными, и он впал в депрессию.

Кажется тридцатого дня, Семечкин обнаружил себя за расшифровкой обложки журнала the Economist, того самого принадлежащего Ротшильдам издания, где многие аналитики (в том числе почему-то биржевые маклеры) по всему миру видят план развития мира.

В тот самый момент, когда он рассматривал падение мировых валют в кроличью нору, одновременно читая про планы глобалистов про передел мира, его планшет отозвался входящим сообщением с сайта чёрных знакомств.

Не ждущий ничего хорошего, Семечкин зашёл на сайт и нажал на единственный конвертик

«Ну привет, слегка отчаявшийся нижний мужчина в вынужденной эмиграции! Помирать, так весело, да? Меня зовут Адель, но ты будешь звать меня Хозяйка. Будем знакомы)»

И Семечкин забыл обо всем.