жж
мж
Неизвестный автор 9.33 Евгений О

История первая

Ира

Среди студентов-первокурсников Евгений не выделялся чем-то особенным. Тот же наивный взгляд на окружающий мир, та же переоценка собственных сил, стремление выглядеть более значительным, легкое презрение к окружающему миру... Он не был особенно оригинален, но все недостатки молодости выглядели в этом возрасте чем-то уместным и естественным. К тому же дополнялись они импозантной внешностью: выше среднего роста, правильный овал лица, темные глаза, каштановые волосы чуть не до плеч и низкий приятный голос. Следовало прибавить еще изрядную долю иронии, которой Евгений постоянно сдабривал свою жизнь и жизнь окружающих. И если его самого это вполне устраивало, то объекты его остроумия (подчас довольно жесткого) быть таковыми не желали. Может быть, поэтому Евгений не завел прочных дружеских связей в институте. А может, была и другая причина — он не стремился быть на виду, довольствуясь прежде всего своей собственной персоной. Нелюдим не был, наоборот — стремился находиться в обществе. Но что-то в студенческой жизни его не вполне устраивало, как и во всем существовании, которое Евгений вел. Он не знал точно, к чему стремился, но вполне осознавал, что большая часть его стремлений ведет за пределы стен, где другие чувствовали себя весьма комфортно. Отсюда и ирония, которая скрывала его несогласие с мнением большинства, его идеализм и неясные мечты. Ибо своего пути Евгений еще не нашел, только посмеивался над другими.

Однажды он опоздал на лекцию по биологии и скромно пристроился на последней скамье рядом с незнакомой девушкой, державшей в руках книгу. Евгений бросил на соседку взгляд, обнаружил, что она выглядит весьма эффектно и — благодаря или вопреки этому — читает «Эммануэль».

— Мне кажется, — произнес он с ехидной интонацией, — что предмет нашей лекции гораздо сексуальнее этого?

Вопреки ожиданиям, девушка не обиделась. Она оторвала взгляд от книги и ответила вполне дружелюбно:

— Ты так думаешь? Я лично выбираю не более сексуальное, а менее скучное.

Через пару минут они разговорились. Незнакомку звали Ириной, и она только во втором семестре восстановилась после академического отпуска. Поэтому они и не могли встречаться раньше. Зато поспешили наверстать упущенное теперь — сразу же после занятий Евгений пригласил девушку выпить кофе. Этот ритуал повторился и на следующий день, и через день...

Ирина действительно понравилась ему. Она отнюдь не была красива — чуть велики губы, маловат нос, может, неприятного оттенка глаза; но все это искупалось уверенностью в себе, наличием неискоренимого аристократизма в словах и привычках. Рыжеватые волосы не всегда были уложены аккуратно, но даже легкий беспорядок шел их обладательнице, как и продуманные отступления от требований моды — то свитер с высоким воротом, то странноватой формы гребень... Кроме того, Ира была на два года старше, и это придавало ей некоторую дополнительную притягательность.

Опыт общения с противоположным полом у Евгения был не очень велик. Ну, встречался с одной девушкой в школе — провожал домой, даже несколько раз целовал в полутьме подъезда. Потом отношения прервались — школьные годы минули, не оставив следа. Никаких более романтических переживаний он не испытывал. Многие его ровесники, по их словам, испытали куда больше. Однако это не становилось для Евгения источником дискомфорта. Ведь не зная, чего хочешь от жизни, вряд ли осознаешь, чего хочешь, к чему стремишься в любви.

Нет, сексуальные фантазии посещали его не реже других подростков. Об отношениях полов он узнал довольно рано; родители, к счастью, тоже озаботились его образованием и поднесли соответствующую книжицу из серии «Что и как?». Но теория его не очень интересовала, хотя поначалу при чтении техническая сторона представлялась весьма занимательной. Конечно, еще до популярных познаний он испытал иное удовольствие — самоудовлетворение. Впервые Евгений предался рукоблудию весьма прозаически — в ванной, во время мытья он открыл приятность прикосновений к собственному органу и воспользовался этим, поначалу не в полную силу, то сжимая, то отпуская член. Немного спустя он догадался, как достичь большего эффекта, сдвигая крайнюю плоть то вверх, то вниз. А потом подоспела и книжка...

Впрочем, было и многое другое, что почти не проявлялось внешне. Евгений, как мальчик впечатлительный, вполне познал прелесть сексуальных фантазий и — как следствие — «мокрых снов», в которых эти фантазии воплощались. На деле же об их реализации не задумывался, предполагая, что мечты к жизни не могут иметь никакого отношения, оставаясь его персональной тайной.

Для этих тайн были и некоторые основания. Пролежав некоторое время в детском отделении городской больницы, Евгений испытал некоторые впечатления, которые был бы не прочь повторить. Прежде всего это относилось к блондинке-медсестре, которая явно испытывала к мальчику нечто больше профессионального интереса. Измеряя температуру или просто производя обход палаты, она постоянно обращалась к Евгению с ничего не значащими замечаниями вроде «Ну, как наши дела?» или «Голова не болит, молчун?» и тому подобное. Но когда девушка наклонялась к нему, мальчик мог видеть пышную грудь, не скрытую в такие моменты белым халатом. А однажды, осматривая его соседа, медсестра повернулась к Евгению спиной и... раздвинула ноги чуть шире, чем следовало. Глубокий разрез снизу халатика раскрывал все, о чем мальчик не мог и мечтать. Половые губы были достаточно велики, а волоски возле них — сбриты, так что рассмотреть и ягодицы, и сам орган сестры Евгений сумел во всех подробностях. Не того ли она хотела на самом деле? Мальчику сначала было неловко, затем возбуждение преодолело все остальные чувства, и он с наслаждением спустил в туалете, почти позабыв о стеснении и боязни быть застигнутым кем-то чужим за все-таки постыдным занятием.

Второй эпизод в больнице, о котором Евгений умалчивал, имел место незадолго до его выписки. Операцию проводили под наркозом, прошла она успешно, и пациент был отправлен на перевязку. И здесь Евгений не был уверен, сном ли считать все случившееся или явью, объяснить ли это воздействием снотворного или послеоперационным шоком...

Его кушетку доставили в перевязочный кабинет, подкатили к яркой лампе, свет которой бил прямо в глаза, застилая зрение синеватыми пятнами. Однако Евгений почувствовал, что на швы повыше живота аккуратно накладывают свежий тампон, а затем руки в перчатках снимают с него брюки. Он пробует сопротивляться — ведь доктор производил только один надрез, на месте которого чувствуется легкая щекотка... Но сильная рука прижимает его туловище к кушетке... Мальчик не видит лица, только глаза и марлевую маску. Ниже халат, пуговицы на котором медленно расстегивают. И конечно, член его тут же начинает подниматься независимо от воли хозяина. Пышные груди ему хорошо видны, и сладкая истома охватывает мальчика. Рука в перчатке удерживает его, вторая опускается ниже, все ближе к пенису, и начинает обтирать орган марлей, медленно, еще медленнее... Евгений уже не сопротивляется, он не в силах пошевельнуться. А женщина, отведя тампон, обеими руками поглаживает его член. В момент оргазма мальчик теряет сознание.

Больше он не видел ту медсестру и никак не мог проверить свои догадки. Она ли занималась перевязкой, или в самом деле ничего подобного не было, но с тех пор фантазии Евгения носили все более медицинский характер. При просмотре одного индийского фильма, в котором злодей-доктор, прикрутив героиню к креслу, туго забинтовал ей рот, мальчик спустил прямо в зале. Однако и свое воображение подсказывало куда более аппетитные картинки.

К примеру, он представлял себя похищенным прямо в больнице несколькими женщинами в белых халатах. Его кровать вкатывают в стенную нишу и оттуда доставляют в потайную комнату. Жертву туго прибинтовывают к решеткам кровати, затыкают марлей рот и осматривают, выбривают волосы на лобке и вокруг ануса, затем осмотр продолжает врач, вводя трубочку в задний проход, затем туго бинтуя член — таким образом, чтобы повязку можно было ослаблять или сжимать в зависимости от поведения пациента. Завершались фантазии всегда оргазмом мальчика. Однако они не всегда были так пассивны, фигурировали в них и связанные девушки в марлевых масках, задыхающиеся от ласк руки в резиновой перчатке, которая немилосердно не позволяет им кончать. Естественно, счастливым обладателем перчатки выступал сам Евгений, изводивший пуще всего блондинок.

Но внешнего воздействия на судьбу нашего героя эти редкие подвиги воображения как будто не имели, как и некоторые другие, еще более эпизодические, эротические впечатления. К моменту встречи с Ирой он был лишен каких-то определенных сексуальных устремлений и уж точно не с ними связывал смысл своей жизни.

Ира как будто мыслила сходным образом. Во всяком случае, их встречи долгое время носили платонический характер. Все ограничивалось общением, походами в кино и почти ежедневным кофейным ритуалом. Девушка, казалось, видела в Евгении кавалера в старинном смысле слова, остроумного собеседника и с присущим ей изяществом уклонялась от попыток дальнейшего сближения. Давая понять, что Евгений ей нравится, Ира в то же время показывала, что испытывает к нему слишком серьезные чувства, не вполне ясные, но уж точно исключающие романическое развитие событий. А сам он ценил в подруге прежде всего эти качества — полная свобода мыслей, ирония, ум и изящество.

О сексе напрямую заговорила она сама:

— Скажи, ты занимался любовью с девушкой? Извини за прямоту, просто любопытно. Ты знаешь, распространяться я не буду, но знать хотела бы.

— Тогда откровенность за откровенность!

Ира кивнула, выражая безоговорочное согласие.

— По-настоящему ни разу, и не считаю это недостатком.

— Я бы тоже на твоем месте не стала. Я лично спала с двумя мужчинами, от одного из которых ни малейшего удовольствия не получила. Второй этот пробел восполнил, но чисто физиологически. Тем опыт и завершился. Дело все в том, чтобы понять, чего ждешь от любви... Ведь тело свое получит и в порядке самоудовлетворения, то же самое относится и к телу партнера, если ты подумал об альтруизме. Нет, самый акт — далеко не все... Я немало об этом подумала. Некоторые мои подружки вопрос для себя решили. Увы, про себя того же не скажу...

И разговор угас так же внезапно, как завязался. Долгое время Ира к этой теме не возвращалась, не спешил и Евгений. Новый поворот совершился снова в кафе, за чашкой кофе.

— Знаешь ли, — начала Ира, — может, главное удовольствие и состоит во власти над любимым человеком. Каждый отвечает за все действия другого. Вот мы с тобой потому и чужие друг другу люди, несмотря на все сходство характеров, что по существу боимся себя и друг друга. Да и всех остальных, наверное... Все должно происходить постепенно. Преодолеваются барьеры, и тогда любящие — одно. И наступает то счастье, о котором большинство не могут и мечтать.

С этого момента началось сближение с Ирой, которому Евгений не противился, потому что давно о нем думал, ища в этой девушке что-то, чего не было в нем самом. И возраст ее, и умение самостоятельно мыслить, и склонность к первенству — все делало ее привлекательной и одновременно заставляло подчиняться ей.

Поэтому Евгений принял не вполне естественное предложение переночевать несколько раз у подруги, когда ее родители были в отъезде. Ира сразу предупредила, что никакого секса быть не должно; просто ей хотелось с кем-то вроде него общаться, чтобы и самой не скучать, и сохранять, как она выражалась, чужие социальные навыки. Евгений ничего против не имел — попить кофе в по-настоящему уютной обстановке ему доводилось нечасто.

Квартира подруги была обставлена весьма прилично и состояла из трех комнат. В гостиной стоял вместительный диван, где Евгению предстояло провести ночь. Впрочем, до этого они долго слушали музыку и болтали на отвлеченные темы. Ира первой завела разговор о любопытстве:

— Может, интерес ко всему необычному коренится только в этом? Тебе, положим, занятно меня разгадать — что я такое и к чему стремлюсь? А потом, насмотревшись и решив, что все ясно, ты обратишься к поиску новых впечатлений... Или наш с тобой интерес друг к другу подразумевает нечто большее?

Евгений всерьез обиделся:

— По-моему, ты некоторые границы переходишь! Конечно, мы-то вполне бескорыстны, но подразумевать такого рода эксплуатацию — ничуть не по-джентльменски.

— Прости, ты не совсем понял, — Ира налила ему еще кофе. — Я просто взяла пример. Речь не о нас двоих, а вообще о всякой паре. Многими управляет только прелесть новизны; это не секрет. Но есть и другие, более сложные мотивации. Если бы мы с тобой близко узнали друг друга — чего и пытаемся достичь — то поняли бы, чего в самом деле хотим от наших отношений. Понятно изъясняюсь?

Евгению показалось, что скрытый смысл очевиден.

— Ты ведешь к тому, что следует проникнуться мыслями друг друга, прежде чем вступать в серьезные отношения?

— Ну, ты загнул... — Ира едва не расхохоталась. — Да что такое эти серьезные отношения?! Дело не в телесном аспекте, а совсем в другом — подходим ли мы для жизни вдвоем? А это не только постель, что легко доказать. Во-первых, смущение...

— Это преодолимо, — без обиняков заметил Евгений.

— И вправду? — Ира пристально посмотрела на него. — Скажи, ты мог бы раздеться передо мной?

— Прямо сейчас? — почему-то он совсем не удивился.

Ира спокойно кивнула.

— Я могу... И давай попробуем. Так, по крайней мере, можно доказать, что мы кое-что друг о друге знаем и понимаем. А это уже смелый шаг...

По ее сигналу Евгений расстегнул ремень, спустил брюки, снял рубаху, оставшись в одних трусах. Ира без улыбки наблюдала за ним, потом, опомнившись, занялась своим туалетом. Нижнее белье она сняла просто, без смущения, открыв крепко сбитое, загорелое тело с вполне убедительными формами. Насмешливый взгляд и необычность ситуации скорее препятствовали эрекции, чем способствовали ей. Ира хлопнула в ладоши.

— Вот! Кое-чего мы добились... И не без пользы для обоих. Давай здесь так и ходить... А если холодно будет — домашние халаты найдутся. К сожительству можно приближаться и так. Хотя к сексуальной близости — запомни! — это нас еще не приближает.

Евгений расценил весь спектакль поначалу как чудачество подруги, а потом почувствовал, что нагота помогает ему преодолеть скованность, быть в ее присутствии парадоксальным образом естественным. Немного спустя они уже болтали как ни в чем ни бывало, игнорируя отсутствие одежды. И Евгению эта новая форма сближения очень быстро понравилась. Теперь, приходя к Ире, он должен был раздеваться догола. Сама она тоже, хотя и не всегда, снимала одежду. Иногда замечала:

— Ведь не обязательно пребывать нагими постоянно; это нужно для твоего же освобождения. И будучи открытым мне, как я открыта тебе, ты движешься к настоящей близости. — Или отделывалась еще чем-то в этом же роде.

Однажды Евгений задержался в гостях на несколько дней, и тогда Ира предложила ему после занятий приступить к кухонной работе:

— Я же не могу постоянно готовить, а ты вполне можешь делать то же, что и я. Чем не уравнивание полов?

Под ее руководством, сопровождаемый тычками и шуточками, облаченный в один цветной фартук, Евгений изготовил довольно сносный обед, который Ира сочла возможным похвалить:

— Для первого раза очень недурно. Теперь можешь этим заниматься и почаще — не только для расширения познаний.

— А для чего же еще?

— Глупый! Ведь, занимая женское, то есть мое, место, ты как бы сливаешься со мной; повторяя мои действия, ты идешь по моему пути. И тогда параллельные мыслительные процессы, может, сделают свое дело.

Вечерние посиделки продолжались; правда, когда приходил кто-нибудь в гости, они одевались как обычно, хотя готовили оба по очереди (впрочем, очередь Евгения наступала все чаще). Некоторые однокурсники, считавшие себя всезнайками, рассуждали об их романе и его возможной продолжительности. Ира на этот слух отреагировала только жизнерадостным смехом; Евгений и вовсе не уделил ему внимания — оставшееся от их отношений время целиком поглощали занятия.

А у его подруги возникла новая идея. Как-то раз, когда Евгений снова явился на ночлег, она завела разговор о темной и светлой сторонах жизни.

— Ты, Женя, живешь сплошными праздниками. А в женской личине... Хотя и не обязательно в женской. Просто любовь — если уж говорить о любви — не одни объятия и поцелуи. Скорее это сочетание всего, «что и не снилось нашим мудрецам». Вот, к примеру, самые обыденные дела могут это продемонстрировать. Скажем, стирка...

Евгений, как выяснилось, дома белье частенько стирал. Ира не слишком удивилась.

— Раз так, мое белье выстирать будет не так трудно. Согласен?

Он не сразу уразумел, а потом улыбнулся.

— Ведь ты же не в домработницы меня принимаешь?

— Речь идет о роли, если хочешь — о возможности взаимозамены. Если мы становимся одним целым, то мы абсолютно, совершенно на все готовы. Готовы и заменить друг друга — хотим мы того или нет...

В итоге Евгений, в уже знакомом ему фартуке, оказался в ванной. И стирать ему пришлось не простыни, а трусики и комбинации подружки. На его смущенный взгляд Ира никак не отреагировала:

— Я могла бы стирать твое собственное белье, но лучше, если ты сделаешь все сам. Для нас не должно быть тайн, не должно быть и грязи. Даже такая работа превращается в проявление интереса, в конечном счете — любви.

К подобному выводу пришел и сам Евгений. Возня с интимными деталями туалета оказалась источником необычного возбуждения — скорее внутреннего, чем чисто сексуального. Стесняться и стыдиться действительно было нечего. Естественные женские выделения, пот, даже грязь — все это было действительно совершенно обычным, а для него и впрямь волнующим. Стирка стала своего рода стимулятором, это заметила и сама Ира, через пару недель сказавшая:

— Ты этим слишком увлекаешься. Постираю я сама, а ты лучше мой полы.

Впрочем, передвижение с тряпкой и шваброй в женском переднике оказалось ничуть не менее занимательным. Ира улыбалась, глядя на его старания, но в целом осталась довольна. Белье она некоторое время стирала сама, а потом стала вновь вызывать для этого Евгения. Если он и не оставался ночевать, то приходил по ее просьбе (или скорее приказу) только для исполнения поручений. И такая самоотдача находила в его душе отклик, ведь воля любимого человека и стремление к подлинному единению с ним были важнее сиюминутных меркантильных соображений. Так уж он был устроен, так понимал простые в сущности речи подруги... И скорее всего был прав.

Ира заходила все дальше в своем стремлении к взаимному сближению без близости. Однажды она заявила, что смена ролей зашла уже достаточно далеко. Теперь они могут ходить одетыми... используя гардероб партнера. Евгений поначалу воспринял это предложение крайне сдержанно:

— Я все-таки не сексуальное меньшинство...

— Никто и не сомневается! Дело в другом: мы меняемся местами и доказываем свою адекватность. Послушайся меня — и, может быть, чего-нибудь достигнешь...

Евгений и в самом деле ничего не терял от переоблачения. Ведь увидеть его могла только Ира, и так о нем все узнавшая. Потому он с готовностью проследовал в спальню подруги, где она выбрала для него бюстгальтер, трусики и короткий халат. Все вещи подошли, хотя и с трудом — все-таки размеры различались. Ира же оказалась в его рубахе, трусах и джинсах. Ее, как ни странно, это не испортило, только добавило фигуре какое-то особое очарование.

Первое время передвижение в женской одежде вызывало у Евгения частую эрекцию. Ира на это демонстративно не обращала внимания, хотя и сама подчас неровно дышала в его одежде. Затем привычка возобладала. Ира постановила, что в квартире они должны одеваться только так. Никаких дополнительных средств она не использовала: ни макияжа, ни прически, ни подкладок в лифчик. Достаточно было и одежды. Евгений со временем почувствовал комфорт от смены обликов. Он нисколько не становился Ирой, надевая ее одежду. Он просто чуть больше делался собой, подчиняясь подруге, связывая свою жизнь с ее волей. Нечто подобное чувствовала, по ее словам, и Ира.

— Мы вроде как едины, как одно целое. И узнавая друг друга, делаем себя по-настоящему способными отдавать и отдаваться... Как же это здорово...

Выполняя женскую работу в женской одежде, Евгений склонен был разделять ее чувства. Но мужское начало брало свое: неоднократно, когда Ира, поручив ему какие-то дела, уходила по своим, он занимался самоудовлетворением — с огромным эффектом. Кроме того, у родителей Иры (а может, у нее самой?) была немалая коллекция порнофильмов, многие из которых были действительно сексуальны, в отличие от той немецко-шведской дешевки, по которой Евгений ранее составил себе представление о порно.

Однажды вечером Ира предложила посмотреть один из фильмов вместе; это был, кажется, «Шок» Майкла Нинна, которым она недавно пополнила свою видеотеку. Они уселись на диван в полумраке, фильм начался, и Евгений, который практически не мог сдержаться, попытался обнять подружку.

— Нет, дорогой мой, еще не сейчас! Давай сделаем вот что. Ты ласкай себя, а я — себя. Я хочу видеть, хочу знать, как ты это делаешь. А ты хочешь знать это обо мне... И все получится прекрасно!

Нерешительность Евгения преодолела ее рука, нежно проведшая по надетым на нем трусикам и раздвинувшая его бедра. Действительно, такой способ разрядить ситуацию ему в голову не приходил. А рядом Ира уже поглаживала свой половой орган, тяжело дыша и ухитряясь наблюдать за соседом. Евгений медленно вынул член и начал совершать движения рукой.

— Помедленнее... — попросила Ира. — Давай сделаем это вместе...

Они действительно кончили одновременно под аккомпанемент сладострастных стонов красавицы из фильма. Потом продолжили просмотр, пока не возбудились вновь, и повторили совместную мастурбацию. Евгений оценил всю прелесть этого спектакля и находился под впечатлением даже тогда, когда Ира принесла фотоаппарат и начала его фотографировать — на память о незабываемом вечере. Потом она отправилась к себе, предложив и ему вздремнуть.

А Евгений уснул не сразу. Сначала его мучили сомнения — правильно ли то, что они делали. Ведь это казалось противоестественным и даже... Но потом понял — все было правильно, поскольку соответствовало поставленным ими целям. Ведь взаимное сближение достигло высшей отметки, дальше могло быть, казалось, только полное единение. Их мысли, чувства, желания совпадали и все шло прекрасно.

Но Ире и это показалось недостаточным. За завтраком она заметила:

— Это лишь начало пути. Мы знаем почти все друг о друге и почти ничего о самих себе. Кроме того, что хотим быть вместе. Но ведь для этого что-то нужно сделать, чего-то добиться... И путь предстоит долгий...

История вторая

Общежитие

Через неделю после этого события Ира пригласила Евгения на небольшое торжество в общежитие, к своей подруге.

— Она будет совсем не против. Только приготовься к некоторым странностям. Вика — девушка не вполне обычная, может, даже нервического темперамента. Но тебе будет интересно с ней познакомиться.

— С удовольствием. Подарок принести?

— Бутылку вина, если хочешь, желательно подороже. Там, кстати, можешь и переночевать — крыло еще не заселили, только пару комнат, поэтому соседей и коменданта можно не опасаться.

— Ну, это проблемой не будет. Отец на месяц уехал, так что дома можно и вовсе не появляться.

— Как мило все складывается! — Ира прямо просияла. — Потом можно будет отправиться еще кое-куда. Ты помнишь о нашем уговоре?

— О каком именно?

— О том, что мы решили насчет нас с тобой, наших оптимальных отношений. Тебе еще многое нужно понять, чтобы освоиться с ролью. Ведь жизнь — не такая уж игра, все как по нотам никогда не выходит. Чтобы наилучшим образом соединить наши судьбы, нужно знать, на что мы способны, знать все, чего можно ждать друг от друга, и принимать это... Ну, ладно, пока.

Следующим вечером Евгений прошел в незаметную проходную четырехэтажного здания, где недавно завершился ремонт. Тетка на проходной махнула ему рукой, и он поднялся по грязновато окрашенной лестнице на третий этаж. Там было темно, только в конце коридора блестело светлое пятно.

Это была дверь единственной обитаемой комнаты — достаточно большой, с тремя кроватями, недурно для общаги обставленной: два шкафа, прикроватная тумбочка, красивое зеркало, окно закрыто тяжелой дорогой занавесью.

В комнате были три девушки; две из них — несколько старше Евгения. Самая высокая — темноволосая и худая, с тонкими, как и сказала Ира, истеричными чертами лица, поднялась навстречу.

— Ты — Евгений, как я понимаю? А я — Вика.

— Тогда поздравляю!

Гость вручил ей принесенную бутылку, которую девушка чуть растерянно приняла.

— Ах да... Очень мило! Ира сейчас подойдет, да и мой приятель еще должен явиться. А пока вот мы ждем. Познакомься — Лена и Юля, мои подружки и соседки.

Первая из девушек выделялась красотой юного загорелого тела, вторая — чуть бледнее — впечатляла более чем зрелым сложением.

— Давай на ты! — заявила Лена. И когда Евгений кивнул, продолжила: — Давно с Ирой знакомы?

— Ну, встречаться начали сразу после ее восстановления. Так и общаемся.

— Она очень интересная девушка, и о тебе много рассказывала. Не скрою, угодить ей трудновато, — Вика улыбнулась. — Но от тебя, как бы это сказать, Ира многого ждет. А нам она эти ожидания доверяет. Так что мы тоже в курсе.

Евгений был несколько удивлен такой откровенностью и, чтобы скрыть неловкость, предложил выпить за знакомство:

— Да, только твой подарок пока постоит, а мы выпьем из наших запасов. — Вика отошла к шкафу, повернулась к столу спиной, наполнила четыре бокала и вернулась с маленьким подносом.

— Закусывать пока не будем, попозже сервируем, ладно? — она протянула Евгению стакан. — За встречу!

Девушки почти тотчас осушили свои стаканы, и Евгений последовал их примеру. Ему тут же налили еще.

— Мы выпили по бокалу без тебя, так что это штрафной. А больше до прихода Иры не будем — она пьяных не любит, — расхохоталась Юля. — Ну же, пей!

После двух бокалов у Евгения зашумело в голове.

— Чем это вы меня угостили? Пожалуй, крепковато.

— Что ты! Обычное сухое, — уверила Вика. — Вот я, когда злоупотребляла...

И она начала рассказывать длинную историю из своего прошлого, когда она не могла достигнуть душевного равновесия и забывала об этом с помощью вина. Лена и Юля не очень-то прислушивались, общались больше друг с другом. Евгений с удивлением заметил, что рука старшей девушки оказалась под юбкой младшей и совершала там энергичные движения, которым Лена отдавалась, полузакрыв глаза. Евгений открыл было рот, но не смог произнести ни звука: язык будто одеревенел, а глаза слипались. Он обнаружил, что не может держать голову прямо; все вокруг скрывал какой-то туман. Евгений пошатнулся и упал ничком на кровать...

...Очнулся он довольно скоро; по крайней мере, в комнате еще горел свет. Жутко болела голова, чувствовалось и еще какое-то неудобство. Постепенно Евгений начал осознавать, где находится, но принять это положение некоторое время не мог.

Абсолютно нагой, он лежал у окна, возле батареи, на матрасе. Рот был заклеен большим куском пластыря, а запястья и лодыжки туго стянуты веревками. Еще две стягивали плечи и колени, так что пошевелиться он практически не мог. Однако движения глаз и головы были замечены хозяйками комнаты, как ни в чем ни бывало потягивавшим вино все на тех же местах. Только блузки Лена и Юля уже сбросили: немало ласк, вероятно, было позади. Вика встала, и держа что-то в руках, подошла к нему.

— Слушай внимательно, поскольку повторять не буду. В знак согласия будешь кивать. Других знаков, думаю, не понадобится. Так вот... Ира передала нам вот это. — тут она показала фотографии, на которых Евгений был запечатлен голым и в женском белье. — Она дала право использовать их как угодно. И хотела бы, чтобы ты смог пройти своего рода тест. Но для него нужна храбрость, и это как бы дополнительный стимул для тебя, чтобы пройти испытание и чуть приблизиться к ней. Мы хотели бы расклеить фото на улицах и в институте. Но можем вернуть, если некоторое время ты будешь подчиняться нашим приказам — подчеркиваю — всем. Время не ограничено, но оно не будет слишком долгим. А тебе не будет причинено никаких значительных увечий. Обдумай это! — и через пару секунд: — Согласен?

Евгений замер: с одной стороны, скучное существование и огласка, может быть, позор, с другой стороны — Ира, их уговор, стремление к поиску и так далее. Он кивнул.

— Ты клянешься?

Снова кивок.

— Очень хорошо. Тогда дальше. Ты забудешь на время свое имя и будешь нашей вещью, единственная цель которой — исполнение нашей воли. Есть будешь из этой миски, справлять нужду в этот горшок — туалет и посуда для хозяек. Подмываться будешь в тазике — ванная не для тебя!

Она указала на стоявшие рядом предметы, затем достала из-за спины ошейник, закрепила его на шее Евгения и пристегнула поводком к батарее, пояснив:

— Твоя единственная одежда. Перемещаться только на четвереньках. Кстати, никто тебя здесь не увидит и не услышит — здание пустует, даже контролерша с проходной ушла в отпуск. Будешь послушной вещью — не пожалеешь, за все провинности будешь наказан. Понял?

Выражением его глаз Вика была удовлетворена и добавила:

— Без приказа ты не смеешь разговаривать с нами. А сейчас поцелуй ножку госпожи!

Она сорвала с него пластырь и подсунула носик своей туфельки. Евгений нерешительно прикоснулся к нему губами.

— Целуй значит вылизывай! Чтобы блестело! Губами обхвати всю туфельку и лижи языком. Лена, Юля! Попробуйте и вы.

Еще две туфельки заменили первую во рту Евгения. За эти мгновения рой мыслей пронесся в его голове. Это унижение оказалось необходимой частью того, о чем говорила Ира — урока самоотдачи, несение любимому счастья через посредство всего. И какая малая цена оплачивается за это — всего лишь повиновение! Если бы он попробовал освободиться, мог бы попасть лишь в мелкие бытовые неприятности, а так оказался в сложной, подлинно серьезной ситуации, предполагающей осознанный выбор и готовность принять его последствия.

От веревок его пока не освободили. Евгений так и остался лежать в темноте, ожидая развития событий. Утром веревки сняла Вика, перечислив его основные поручения:

— Приготовь простой завтрак: яичница, сок, а я за тобой понаблюдаю. Иди к плите!

Евгений попытался встать, но тут же его сбили с ног.

— Забываешься, вещь! Вечером будешь наказан! На четвереньках, помедленнее.

Вика села ему на спину, взяла поводок в руки и заставила отвезти себя на кухню. Там она наблюдала за его действиями у плиты, сделала несколько замечаний, но в целом осталась довольна.

— На обед приготовишь суп попроще, картошку с овощами, чай. К ужину что-нибудь куплю, там и разберемся. Не забудь вымыть полы здесь и в коридоре!

В комнате их ждали Лена и Юля. Они отведали приготовленную Евгением яичницу, нашли ее слегка пересоленной, за что наградили «вещь» несколькими легкими пинками. Остатки яичницы были стряхнуты в миску на полу, и Евгений должен был съесть их без помощи рук. За его неловкими попытками наблюдали все три девушки, давая ироничные советы:

— Хватай крепче! И челюсти сожми — опять упустишь... Это же яичница, а не яйца!

Потом Евгений убрал и вымыл посуду. Когда тарелки были расставлены по местам, ему позволили сходить в туалет. Пришлось усаживаться на горшок на глазах у трех хозяек. Это было крайне стеснительно и вызвало эрекцию, на что Юля заметила:

— Нехорошо, если вещь считает хозяек равными себе. За это следует наказать! Но давай же быстрее!

Естественная надобность возобладала над смущением, и его горшок вскоре наполнился. Евгения тут же заставили вынести его, посмеиваясь над неуклюжими попытками удержаться на коленях и не выпустить горшок из рук. Но затем они занялись своими делами: Вика тут же ушла, Лена и Юля собирались готовиться к занятиям.

У них тоже нашлись задания для Евгения. Юля спустила хлопчатобумажные трусики и, оглядев их, протянула Евгению.

— В шкафу на нижней полке таз с бельем. Ты должен выстирать его сегодня же, и это тоже, — она пояснила Лене: — Ночью опять кровь пошла! Цикл, что поделаешь...

В ванной Евгений провел значительную часть дня, потом приготовил обед, вымыл полы. Вечером вернулась Вика, глянула на развешанное белье и крикнула:

— Вещь! — Евгений откликнулся не сразу, и ее голос стал совсем угрожающим. — Как ты выстирал мою блузку! На ней же пятно... Девочки, сегодня вещь нужно примерно наказать.

Они посовещались и решили устроить это сразу после ужина, когда Евгений прибрался в комнате. Для начала ему заткнули рот трусиками Юли, на которых снова была кровь. Затем Евгения подтащили к кровати, уложив голову и грудь на матрас. Сверху на плечи ему уселась Лена, и он впервые почувствовал неприятный страх — на что способны три повелительницы?! Вика оценивающе осмотрела его ягодицы, раздвинула их, несколько раз шлепнула рукой, затем села рядом на маленькую скамеечку.

— Я начну, так как опыт у меня побольше. Сегодня вещь будет наказана впервые, но у нее так много проступков, что никаких послаблений быть не может. Я не буду перечислять их и разбирать... Вещь, слышишь? — Евгений с трудом кивнул. — Твоя боль будет прежде всего знаком подчинения. Ты наказан не за вину, а по желанию хозяек. Так и должно поступать с вещью. Усвоил?

Вика продемонстрировала Евгению орудие наказания — ремень — и начала методично охаживать его ягодицы. Боль пришла сразу же — всерьез Евгения никогда не пороли. Но ни закричать, ни вырваться он не мог — запястья рук удерживала все та же Лена. Потом Вику сменила Юля; изменился ритм ударов и их сила, хотя несколько раз боль была поистине мучительной. Лена от своего права отказалась, сказав, что для начала вещь достаточно наказана. Кляп изо рта Евгения вынули и заставили поцеловать ремень, на котором были несколько капелек его собственной крови.

Но события вечера на этом не завершились. Вика заявила, что вещь получила удовольствие от внимания хозяек, а сами они только уделили вещи свое время.

— Пришло время расплачиваться, — с этими словами Евгения перевернули на спину (ноги его опирались на пол), и Вика уселась ему на лицо. — Можешь начинать.

Ее поросшая волосами щель оказалась отнюдь не маленькой и всерьез мешала Евгению дышать. Он начал совершать движения языком наугад, поскольку не имел такого опыта ни разу. Девушка руководила его попытками, отдавая приказы:

— Так, чуть выше! Теперь хорошо... Продолжай! — Евгений нащупал то место, где половые губы обнажали клитор и занялся им по-настоящему. Вика постанывала, а затем бурно кончила: ее влага показалась Евгению очень приятной на вкус — ведь следовало вылизать орган хозяйки досуха, что чуть не привело к повторному оргазму.

Затем Лена и Юля тоже воспользовались своими правами. Когда пышные бедра второй из них сжали его голову, Евгений почувствовал, что задыхается. Он сделал попытку высвободиться, но получил сильный удар в лицо: «Продолжай лизать, живее!» Оргазм Юли был спокойным, но продолжительным, а от выделенного ею сока «вещь» чуть не захлебнулась. После этого удовлетворение младшей из подружек было уже трудной работой, но одеревеневшим языком Евгений довел ее до конца, и сам чувствуя небывалое возбуждение.

Эрекция была замечена, но удовлетворить желание хозяйки не позволили. Руки и ноги вещи были на ночь связаны, ошейник привязан к батарее, и после этого Вика улеглась спать.

Но Лена и Юля еще не получили всего, чего хотели. Они с исступлением принялись ласкать друг друга. Начала действовать Лена, с наслаждением сосавшая пышную грудь старшей подруги, а затем переключившаяся на половую щель. То, что Евгений с напряженным членом наблюдал за их игрищами, явно подстегивало лесбиянок. Обе кончили не один раз, его член уже болел от непрерывной эрекции и в конце концов стал совсем вялым. Евгению очень хотелось в туалет, и он с трудом попытался вскарабкаться на горшок.

Лена и Юля с интересом наблюдали за его попытками, потом старшая проговорила:

— Так и быть, я тебя развяжу. Но сначала мне самой надо в туалет. Пойдем-ка...

Юля привязала Евгения за дверью туалета, вошла туда. Пописав, она расставила ноги.

— Подмой меня, да поживее! Тогда позволю и тебе облегчиться.

Он медленно подполз к расставленным ногам, нерешительно высунул язык и смахнул немногие капли, оставшиеся на волосках в интимном месте. На вкус моча оказалась не очень противной, только очень острой и соленой. Юля осталась довольна и протянула Евгению его горшок. После этого ему наконец позволили улечься.

Наутро он проснулся от сильного удара по плечу.

— Пора за работу! — скомандовала Вика. — А за опоздание с завтраком будешь наказан. И вечером, и сейчас же.

Действительно, порция Евгения в то утро была невелика. Зато ему позволили вылизать пальчики хозяек, запачканные после еды. И это ощущение, вроде бы унизительное, было также знаком сближения и приносило какое-то примитивное удовольствие. После этого и мытье посуды, и уборка обретали тайный смысл — самоотдача приближалась к пределу и превращалась в нечто высшее. Вика, казалось, поняла это.

— Ведь тебе нравится, происходящее, вещь? Ира так и предполагала. У тебя неплохие задатки. Их нужно только развить...

«Развитием» занялись вечером. Сначала Вика приказала «вещи» мастурбировать, одновременно вылизывая пальчики ее ног. Когда Евгений кончил (а произошло это на удивление быстро), настало время наказаний. Из-за кроватей была извлечена скамеечка, поперек которой хозяйки его и уложили, туго прикрутив спину веревкой. В этой позе, со вздернутой вверх задницей, Евгений оставался, пока Вика перечисляла, за что он будет наказан. Кляп девушки решили не использовали, просто включили погромче музыку. Их жертве не запрещалось плакать и умолять о прощении, но за каждую попытку вырваться будут назначены дополнительные удары. После этого хозяйки начали, бросив жребий. Лена сразу же предложила разнообразить наказание: она взяла ремень и, охаживая им задницу «вещи», другой рукой, облаченной в резиновую перчатку, методично ласкала пенис Евгения.

— Я полагаю, — пояснила она подружкам, — что вещь можно выдрессировать, чтобы член стоял не все время, а возбуждение приходило только во время наказания. Это и интересно, и полезно для всех. Вот так! — и она нанесла ремнем особенно сильный удар.

Вика и Юля примеру подружки не последовали, продолжив экзекуцию традиционными методами. Евгений, сначала просто шокированный собственным унижением, почувствовал настоящую боль от использованной Юлей деревянной линейки, и чуть не опрокинул скамью, за что получил десяток дополнительных ударов. Больше он не вырывался.

Слезы начали течь непроизвольно, потом он умолял пощадить его, и наконец девушки смилостивились и отвязали вещь. Затем Вика отвела его на поводке к матрасу у окна и уложила, не забыв протереть раны спиртом.

— Тебе нужно завтра быть в форме, а свое заслуженное наказание вещь уже получила. Не вздумай проспать!

Евгений постарался не разочаровывать хозяек, и наказание следующего вечера показалось ему совсем легким. Впрочем, рот ему на сей раз заклеили и к скамейке прикрутили потуже — выражения глаз и слез вещи хозяйкам показалось вполне достаточно. На ночь ему снова пришлось удовлетворить всех троих, но обретенный опыт помог Евгению с честью справиться с этим делом. Лена, очень довольная, даже поднесла ему шоколадную конфету, зажатую между пальцами ноги. Затем вещи позволили подмыться в ее тазике и улечься спать, предварительно связав.

Так прошли еще несколько дней, отмеченные все тем же непрестанным трудом и возбуждающими экзекуциями. Евгений начал к ним привыкать и получать удовольствие, думая о задаче, предложенной Ирой, и упиваясь своей силой в ее исполнении. Впрочем, когда наказание вновь показалось особенно сильным (Лена теперь отказалась от своей дрессировки, ужесточив удары), а раны не были обработаны, он долго лежал во тьме и плакал, пытаясь заснуть. Но заметив это, Вика встала, принесла вещи таблетку аспирина и позволила заняться самоудовлетворением.

На следующее утро Евгения отвязали и, как обычно, накормили. Однако стакан воды поднесен не был, а спрашивать он не мог — не в том находился положении. Жажда начинала мучить юношу, но ни одна из повелительниц об этом как будто не думала. К обеду в комнате оставались Лена и Юля, занятые как будто своими делами и обращавшиеся к Евгению с редкими приказами, после исполнения которых он должен был возвращаться на свой коврик. Однако девушки постепенно начали поглядывать на него с интересом. И к моменту прихода Вики этот интерес достиг пика. Та принесла несколько бутылок с газированной водой, и хозяйки принялись наперебой утолять жажду, что было как нельзя кстати в жаркий день. Немного спустя Вика заметила:

— Мне кажется, наша вещь тоже не против попить. Увы, для нее я покупать ничего не собиралась. Но можно что-нибудь придумать... — С этими словами она достала из стенного шкафчика небольшой туалетный горшок. — Кто-нибудь хочет помочь?

— Да, пожалуй, я его выручу, — спустив трусики, Лена тут же уселась на горшок, и биение тонкой струйки о пластиковые стенки нарушило тишину. — Чересчур много газировки, — пояснила она, глядя прямо на Евгения.

— Пожалуйста, угощайся, — Вика подвинула горшок в его сторону. — Там, правда, весьма жидковато, но как раз то, что нужно. Не бойся, это не вредно, не отравишься...

Все трое захохотали. А Евгений, понимая, что выхода у него нет, не мог решиться глотать мочу. Однако другой жидкости он получить не мог, а о лечебных свойствах урины был осведомлен. Да и страсть его к повиновению еще не иссякла.

— Что же, не станешь? — поинтересовалась Лена через десять минут. — Тогда выливаю, и все дела, если пить не хочешь.

Однако взгляд Евгения был достаточно красноречив.

— Тогда ползи!

На четвереньках он приблизился к горшку и нагнулся над озерцом желтоватой влаги... На вкус моча, капельки которой он слизывал между ног Юли не так давно, была гораздо острее этой. Однако жажду утолить удалось, и он выпил большую часть содержимого горшка.

— Теперь вылижи дочиста, если хочешь получить еще! И благодари... — Евгений выполнил приказ и нежно коснулся языком больших пальцев Лены, которая возвышалась в этот момент подобно дочери викингов, поражая спокойствием и уверенностью в себе. Именно это, как осознал Евгений, и подчинило его девушкам. И еще звериная грация, присущая всем трем, некое ощущение полноты жизни, недоступное до сих пор ему самому.

Следующей горшок заполнила Вика, приказав вылизать ее дырочку досуха. Затем она милостиво придвинула горшок к батарее, сопроводив это действие словами: «Теперь за хорошее поведение будешь получать питье. Другим тебе не стоит баловаться — привыкай! Кстати, теплая немножко вкуснее. Говорю, поскольку знаю...»

Евгений не заставил повторять урок дважды. Вымыв ночью свой горшок, он получил порцию мочи уже от Юли, которая не воздержалась от иронии:

— Жаль, золотой дождь нельзя устроить. Впрочем, моя влага немного густовата для этого. Зато сытно...

Через день, когда Евгений привык к питьевой диете (урину, несмотря на приказание Вики, иногда перемежали более привычными напитками), его ожидало очередное испытание. Наутро он получил стакан с водой, но никакой пищи. Он занимался домашними делами, испытывая постоянный голод, но и в обед повторилось то же самое. Девушки спокойно взирали на его мучения и только добавляли дел; пиком стало приготовление обеда, ни к одной крошке которого «вещи» не было позволено притронуться. На его попытку возразить Вика отреагировала молниеносно: вскочила с дивана, ударом каблука пониже колена сбила с ног и проговорила: «Вечером будешь наказан! Или мы сделаем все, что обещали... Так что лучше утихомирься и поцелуй ножку...» После чего темноволосая мучительница успокоилась и вернулась к своим делам.

Потом девушки уселись обедать, Евгений наблюдал за ними со своего коврика. Но Юля с нехорошей улыбкой спохватилась:

— Вещь тоже должна поесть. Она не очень хорошо ведет себя, но получит пищу, не так ли?

— И верно, — Вика повернулась к Евгению. — Ну-ка, принеси сюда горшок! Подчиниться!

Евгений уже догадывался, что последует сейчас, но приказ исполнил. Фантазия девушек его уже заворожила и подчинила себе. Следуя за ними, он каждую минуту открывал какую-то новую грань в мире и самом себе. И поэтому совсем не удивился, когда Вика поинтересовалась:

— Раз нашу жидкость вещь уже пробовала, почему бы не приучить ее и к более вещественной нашей части. Никто не хочет?

— У меня, кажется, сегодня подходящий стул, — заметила Лена. — Но раз ты предложила, начни сама...

Вика тут же уселась на пустой горшок и почти тотчас раздался характерный звук.

— Не бойся, питаться этим постоянно тебе не придется. Но попробовать необходимо. К копрофагии тебя никто не приучает, это нам неинтересно, как и травить тебя. Все абсолютно здоровы. Но проверить твое повиновение необходимо. Вещь должна любить даже отходы своих хозяек. В этом смысл наших взаимоотношений. Не получишь еды, пока не попробуешь. А обед сегодня действительно вкусен.

И девушки принялись за еду, не переставая обсуждать, когда же их «вещь» последует совету. Юля дошла до того, что даже протянула Евгению ложечку: «Пока мухи не завелись! Глотай же скорее, дурак!»

Он, конечно, некоторое время боролся с отвращением, но вскоре переступил через это, казавшееся таким давним и чужим, чувство. Первый глоток дался с огромным трудом; его чуть не вырвало, но угрожающих взглядов было достаточно, чтобы он продолжал бороться со следующим, еще чуть теплым кусочком.

— Достаточно! — заявила Вика. — Надеюсь, было вкусно?

Он кивнул.

— Теперь отправляйся и вымой горшок, а я положу тебе твою порцию. Хотя дерьмо хозяйки — достойный деликатес.

Это блюдо вошло в его рацион достаточно прочно. Та из хозяек, которая чувствовала в том потребность, какала в белый горшочек утром, и «вещь» должна была начать с пробы свой день. Вечером, при желании девушек, к ужину он получал тот же десерт — в количестве символическом, но вполне достаточном, чтобы вызвать омерзение и ощущение того, что он — вещь, находящаяся в чужой власти.

Вечерние наказания повторялись ежедневно. Теперь пороли за малейшую, даже кажущуюся провинность — дерзкий взгляд, изданный не вовремя шум, неудачную стряпню и так далее... У каждой из девушек уже появилось свое любимое орудие — Юля действовала длинной линейкой, оставлявшей широкие красные полосы на спине. Лена обходилась традиционным ремнем, никогда, впрочем, не доводя ягодицы жертвы до синевы. Вика действовала своим хлыстом сильнее обеих подружек. Впрочем, сидеть Евгению приходилось редко, и боли он почти не ощущал, занятый удовлетворением бытовых пожеланий своих хозяек.

Однажды утром ему не позволили стать за плиту. Вика и Лена испекли приятно пахнувший пирог и сделали кое-какие дополнительные приготовления.

— Конечно, вещь, у нас сегодня гость. Но пусть он останется для тебя сюрпризом. — Девушки засмеялись.

Вечером они заклеили рот Евгения пластырем, завязали глаза и туго стянули его руки веревкой за спиной, укоротили поводок до предела, так что приходилось оставаться в полусидячем положении, прислонившись к батарее.

— Не забудь о повиновении, — заметила Вика. — Ира правильно говорила, что ты справишься. Оставайся вещью и — все будет прекрасно!

Вечером в коридоре послышались голоса, вошли девушки, сопровождаемые молодым человеком, которого Вика называла Вадиком.

— И где эта ваша вещь? А, вот она! Я думал, что вы меня разыгрываете, а это серьезно.

Повязку с глаз Евгения скоро сорвали, и он увидел широкоплечего блондина, обнимавшего Вику и забавлявшего своими шуточками подружек.

— Ты что, кайф от этого ловишь, да? — ухмыльнулся он, глядя на юношу.

— Во-первых, у вещи кляп во рту, — улыбнулась Вика, — а во-вторых, ей запрещено разговаривать без особых условий, которых сейчас нет. Кроме того, тебе, Вадик, всего не понять. А вещь понимает... Она у нас одаренная.

Принялись за еду, почти не обращая на Евгения внимания. Немного выпили, произнося обычные тосты; тамадой чаще всего выступала Вика. Потом Лена и Юля собрались «прогуляться».

— Часика через три придем... Вы тут пока поразвлекитесь.

Когда дверь за ними захлопнулась, Вика соизволила обратиться к Евгению:

— Сейчас тебе придется показать гостю, что ты умеешь! Ведь это забавно, а, Вадик? — Блондин нерешительно кивнул. — Впрочем, можешь полюбоваться пока. Вопросов не задавай. В присутствии вещи все равно не отвечу. К ноге! — скомандовала она.

Евгений подполз на коленях к повелительнице, получил пинок ногой за медлительность. Ему было приказано целовать туфельки госпожи, затем разуть ее и покрывать поцелуями ножки. Вика при этом шевелила пальчиками, получая явное удовольствие. Она дала знак перебираться повыше... вот уже и колени...

— Ну, хватит! — прикрикнула она. — А то привыкнешь к сладенькому. Тебе пора попить. А гостю как раз стоит сходить в туалет.

— Ты думаешь?.. — с сомнением глянул на нее Вадик. — Это как-то чересчур.

— Вещь прекрасно освоила это питье; ей и кал кажется очень вкусным, ведь так?

Евгений кивнул.

— Вот так. Подползи и помоги гостю облегчиться. Без рук! Зубами...

Руки Вадика потянулись к ширинке, но по знаку подруги он оставил всю работу «вещи». Евгений потянулся губами к брюкам, языком подцепил молнию, сжал ее зубами, расстегнул. Член Вадима топорщился, но эрекция не была предельной: все-таки шампанского выпил гость не мало. Евгений аккуратно, стараясь не зацепить член, спустил с гостя брюки, и перед глазами его закачался половой орган — средних размеров, насколько он понимал. Евгению пришло в голову, что, кроме редких визитов в ненавистную мужскую баню и случайных наблюдений, он впервые видит мужской пенис так близко. И теперь он еще больше приблизится.

— Открой рот! Вадик, ты можешь пописать на вещь и прямо в нее. Вещь потом приберется, — злорадно улыбнулась Вика.

Ее любовник некоторое время не мог настроиться; тем неожиданнее оказалась тонкая струйка, ударившая прямо в рот Евгению. Рот наполнился влагой, в которой ощущался легкий привкус шампанского. Однако вскоре это Вадиму надоело, и он описал волосы и глаза «вещи». Струйка, не утихая, била еще некоторое время, и все тело Евгения получило свою долю мужской мочи.

Завершив ритуал, Вадик не спешил застегивать брюки. «Слизни-ка, чтоб ни капельки не осталось!» Евгений вновь приблизился к члену, провел языком по крайней плоти, подхватив повисшую на ней каплю влаги. От этого оба возбудились: член Вадима стоял как кол, Евгений тоже ощутил, что его орган не остался неподвижным.

— Смотри-ка, даже вещь хочет! — рассмеялась Вика, хладнокровно наблюдала за этой сценой. — Вадик, давай пойдем в койку! Пусть вещь посмотрит на наши с тобой игры.

Они тут же разоблачились; ладно скроенное, атлетическое тело Вадима прекрасно гармонировало с ширококостной, но изящной фигурой Вики. Блондин долго ласкал грудь подруги — сначала пальцами, потом языком. Затем он спустился пониже, провел членом по бедрам девушки. Она тяжело дышала и явно исходила соком от возбуждения. Протяжный стон, раздавшийся, когда Вадик вошел в нее, только подтвердил это. Но через минуту Вика будто очнулась.

— О...ох, Вадик, пусть вещь лижет нам ноги! Живее! И не забывай, что ног четыре, чтобы каждая получила свое.

Евгений встал на четвереньки возле изножия кровати и вылизывал пальчики Вики, которых уже касался, и Вадика — новое для него ощущение. Ноги любовника были не вполне свежими, но Евгений исполнял приказ; в этом повиновении он видел не меньшее удовольствие, чем в самоудовлетворении. Так он помогал другим людям, отдавая себя целиком. Кроме того, не забывал он и о словах Иры. Как давно это было!

Вдруг он ощутил сильный толчок прямо в лицо.

— Ты что это? Надо же, к члену тянется, когда мы еще не кончили. Руки за спину!

Евгений выполнил приказ и продолжал ласкать удовлетворявшую друг друга парочку. Немного спустя Вадик шумно кончил, почти сразу же погрузилась в пучину оргазма и Вика. Они не позволили Евгению прекратить ласки даже тогда, когда улеглись рядом, отдыхая. Однако это показалось Вике однообразным.

— Пусть вещь поласкает свой орган; это может показаться забавным, правда?

Вадик согласился.

Евгению было приказано принять позу, оставлявшую открытой все движения рук, и приступать к делу. Он истово схватил истомленный член, опустил крайнюю плоть...

— Медленнее! А то получишь кнута...

Вверх, вниз, вверх-вниз... Пять пальцев на члене; другие пять гладят чувствительные яички. В общем, оргазм пришел очень скоро. Облегчение Евгения было неимоверным, взгляд на член Вадима показал, что гость оценил спектакль. А собственный член юноши вновь рвался вверх... Однако повторить представление ему не позволили. Вика потребовала продолжать ласки ног во время второго совместного акта. Затем любовники еще немного отдохнули и Вадим стал собираться.

— Честное слово, пора! До скорой встречи. Твоя вещь очень удобна в использовании. Надеюсь, ты еще будешь ее применять.

— Очень жаль, но вещь у меня временно. Так что ты, может быть, с ней больше не встретишься. Однако помни, что ты обещал не упоминать о ее существовании.

— Нем, совершенно нем! — поцеловав подругу, Вадик ушел.

Вика тут же приказала «вещи» прибраться в комнате. Но сначала Евгений должен был вымыть в ванной хозяйку и вымыться в особом тазике сам. Сам банный ритуал происходил без его участия; он просто должен был наблюдать, изнывая от возбуждения, как Вика намыливает свои сокровища, как раздвигаются ее ягодицы, как свободно гуляет в письке палец и как гладит клитор нежная ручка. Поскольку Евгений еще раз прикоснулся к своему пенису, сразу же после ванны руки его были стянуты за спиной. «Теперь и есть так будешь!» Действительно, ужин был подан в тарелке, из которой он должен был ртом выбирать макароны с мясом, что сильно позабавило пришедших Лену и Юлю. Рассказ Вики их очень заинтересовал, и они шумно пожалели, что не смогут и себе устроить такого же развлечения. Зато устроили другое: помочились Евгению прямо в рот, проследив, чтобы не пролилось ни капли. Затем две девушки улеглись на свое ложе и принялись исступленно ласкать друг друга. Евгений должен был вылизывать им ступни, а в это время Вика изо всех сил охаживала его задницу ремнем. Наутро ягодицы посинели, и Вика сделала «вещи» прохладный и мягкий компресс.

— Нельзя портить дорогие и функциональные устройства! — объяснила она удивленным подругам. Вика освободила Евгения от большинства хозяйственных работ, но не вынула кляп. Она долго сидела на табуретке рядом с батареей, иногда поглаживая лежавшую на полу «вещь» пальцами ног и всячески выражая свою привязанность — пусть даже к предмету обстановки. Однако вечером наполнила калом белый горшок и, сорвав пластырь, заставила Евгения съесть непривычно много.

— Нельзя забывать, что ты прежде всего вещь, а все, что с тобой происходит, основано на чужой воле! Ты должен — по моему желанию. Других объяснений нет, так что глотай! — И Евгений, давясь, откусывал и глотал темно-коричневую массу. Лена и Юля не смеялись над ним сейчас; они понимали, что происходит нечто серьезное, пусть и не задумывались над определением этого.

А Евгений, лежа во тьме ночи и страдая от тошноты, задумывался. Не страх разоблачения, не только и не столько воля Иры удерживала в его в путах, мешала разорвать веревку, оттолкнуть хозяек и уйти прочь. Нет, может быть, где-то рядом действительно его место. И, слепо подчиняясь здесь и сейчас, отдавая себя на чужую волю, он делает первый шаг по дороге из желтого кирпича, которая приведет к чему-то настоящему, к месту, где раскроются все его скрытые потенции. А пока он, сжимая и разжимая мышцы ног, пытался ослабить напряжение полового органа.

Наутро Вика подошла к нему, натянула перчатки и начала обеими руками нежно ласкать член. После третьего оргазма она заставила его слизнуть всю сперму с перчаток, пола и коврика.

— Вещь не должна привыкать к ласке, но и ласка тоже возможна, — сказала темноволосая хозяйка. — Из тебя вышла неплохая вещь, хотя выйдет и кое-что получше. А пока попей.

Она справила малую нужду и пододвинула к нему горшочек.

До вечера Евгений занимался уборкой, стиркой, готовкой, даже почитал Юле вслух ее любимые сонеты Шекспира. А вечером, когда Вика ушла по делам, Лена отстегнула поводок от батареи и сорвала все веревки. Юля достала из шкафа одежду Евгения и протянула ему.

— Фотографии в кармане пиджака. Сюда больше не приходи; послезавтра корпус заселяют. Нам лучше не видеться впредь. Живей одевайся и уходи!

Он, еще не понимая до конца смысла этого, натянул полузабытую одежду; ошейник оставался на нем.

— Не вздумай снимать, пока Ира не разрешит. На нем ее клеймо, — заметила Юля. — Это знак пройденной тобой выучки, чтобы не пришлось ее повторять.

Поддерживая Евгения с обеих сторон, девушки довели его до проходной, вытолкнули на улицу и захлопнули дверь. Он прислонился к стене и некоторое время стоял неподвижно, только вдыхая воздух не очень-то нужной свободы... Надо было идти куда-то и что-то делать — ради себя самого, не отдавая и не отдаваясь. Только ошейник был символом пережитого, символом потребности отдаваться, которая могла еще не раз потребоваться...

История третья

Мадам Полина

Евгений вернулся домой, вновь занялся привычными делами, не испытывая от них ни малейшего удовольствия. Он понимал, что открытия еще не завершились, что самого себя он еще не знает и не понимает. И ждал дальнейших указаний от Иры. Девушка позвонила на следующее утро после его освобождения, задала несколько незначащих вопросов, поинтересовалась, здоров ли он. Утвердительный ответ ее явно обрадовал.

— Не спрашиваю, понравилось ли тебе, поскольку нравиться или не нравиться это не может. Здесь другие критерии. Но ты чувствуешь, ради чего все было сделано? Насколько это связано с нашими беседами?

— Вроде бы понимаю. Хотя я хотел узнать...

— Вопросы задавать рано. Нужно продолжать. Я хочу понять, насколько далеко заходит твоя смелость и способен ли ты на что-то большее. Ты многое обещаешь в будущем, но не все обещания сбываются.

— Насколько глубоко нужно погрузиться, чтобы по-настоящему обрести смысл, чтобы повиновение не было только игрой? Я понимаю, что доставлять удовольствие другим — это нечто важное, но что именно получаю я?

— Ты еще не готов... — Ира умолкла. — Кстати, ошейник на тебе?

— Да, конечно, раз это входит...

— По возможности не снимай его. Я позвоню...

После этого Ира на некоторое время исчезла с его горизонта. Потом Евгений встретил ее как бы случайно — в кафе. Разговорились все о том же: о любви и о жизни.

— Мне кажется, что все физическое не так уж важно, — откомментировал свои впечатления Евгений. — Может, как дополнительный стимулятор, не более. Разве порка может заменить психологическую сторону — обе стороны снимают стресс. Вещь отдает себя и несет бремя, но еще большее бремя ответственности несет хозяйка. Но к чему же все это может привести?

— Меня не спрашивай. Послезавтра поздно вечером приходи ко мне. Оденься поприличнее; не забудь об ошейнике.

Евгений вздрогнул. Ожидался какой-то новый поворот в его судьбе; возможно, именно он будет важнейшим. Даже то, что Ира вопреки обыкновению не поцеловала его, прошло почти незамеченным. Кроме того, ведь он еще не вполне ее достоин. Нужно ждать.

В назначенный вечер он вошел в квартиру Иры; она провела Евгения в комнату, где на диване, потягивая вино из бокала, сидела женщина лет тридцати. В полумраке Евгений различил только широкие плечи, пышный бюст и несколько излишнюю полноту, скрытую брючным костюмом.

— Познакомься, это Полина. Для тебя — Мадам Полина. Думаю, она сможет помочь тебе с некоторыми ответами.

Мадам подняла взгляд и всмотрелась прямо в глаза Евгению, привстала (ростом она была чуть ниже его), взяла настольную лампу и некоторое время светила ему прямо в лицо. Голос ее был низким, рокочущим и угрожающим:

— Больше ты не будешь смотреть мне в лицо. Запрещаю. И разговаривать без разрешения тебе тоже не стоит, — добавила она. И обратилась к Ире: — Да, гордость в нем есть, и немалая. Ты думаешь, он настолько силен? Сомневаюсь... Впрочем, чтобы сделать тебе приятное, я проверю его. Объясни, пожалуйста, Ира...

Девушка ободрительно улыбнулась Евгению.

— Мы с Полиной знакомы давно, и я многим ей обязана. Ее любезность, проявившаяся во внимании к тебе, очень велика. Помни это. Разденься, чтобы она могла взглянуть на тебя.

Евгений не ожидал повторения. Когда брюки упали вниз, его эрекция стала очевидной. Мадам Полина подошла ближе, с презрением провела рукой по бедрам и члену, нащупала какую-то точку внизу живота, нажала ее указательным пальцем, и половой орган бессильно повис.

— Ты говорила о своих знакомых. Может, вы связались с ними зря. Впрочем... Нет в мире ничего определенного.

Ира закончила свои объяснения:

— Сейчас я передам тебя твоей Мадам, ни о каком неподчинении ей не может идти и речи. Но это напрасные слова. Я уверена в твоей способности к повиновению. Все, что ей угодно, Полина вольна с тобой делать. Но твоя жизнь, как указано на ошейнике, все одно принадлежит мне. Этот дар я приняла.

С этими словами Ира пристегнула к ошейнику поводок и передала его Полине, которая взяла ремешок как нечто совсем привычное. Она сделала знак Евгению опуститься на колени и поцеловать край ее лакированной туфельки. Затем по жесту Мадам он должен был встать и надеть протянутый ею предмет. Это оказались два ремешка, удерживавшие кожаную ракушку между ног. Жесткая кожа мешала члену свободно двигаться и не допускала эрекции, а прочность суспензория не вызывала никаких сомнений. Евгений испытывал от него определенные неудобства, но ремешки явно подогнали под его размер, и некоторое время спустя остались только легкие неприятные ощущения. Затем ему позволили одеться и встать возле двери, пока обе дамы обсуждали отвлеченные вопросы, говорили о каких-то общих знакомых. Потом Мадам Полина встала.

— Значит, уговор остается в силе. Я извещу тебя о результатах, надеюсь на их благоприятный характер. — Ира дала Евгению знак следовать за гостьей. Втроем они спустились к стоявшей во дворе машине — изящной иномарке. Здесь Ира простилась окончательно, потрепала Евгения по щеке и поднялась к себе. Он замер на миг, но Мадам тут же распахнула багажник и вопросительно посмотрела в его сторону.

— Чего ждешь? Твое место там.

Евгений, готовый к худшему, полез внутрь. В багажнике было душно, жарко, но дно выстлано чем-то мягким и воздух поступал через два вентиляционных отверстия. Дорога была спокойной, но пару раз так тряхнуло на ухабах, что он наверняка заработал пару синяков. Почти сразу же после этого машина остановилась и двигатель заглушили. Мадам отворила крышку багажника и сделала ему знак вылезать.

Автомобиль стоял перед уютным двухэтажным коттеджем в уединенного уголке сада или скорее парка. Большего в темноте Евгений рассмотреть не успел, следуя за Мадам по ступеням внутрь. За бронированной дверью находилась ярко освещенная прихожая, в углу которой на тюфяке возлежала огромная овчарка, коротко тявкнувшая при появлении хозяйки.

— Если разозлишь Якова, о моих обещаниях Ирине забудь. Ухаживаю я за ним сама, так что без приказа лучше к нему не подходи. И немедленно разденься!

На Евгении остались только черный суспензорий и ошейник с поводком. Он опустился на четвереньки и стоял спокойно, пока Яков обнюхивал его, признавая своим. Затем Полина натянула поводок, и Евгений последовал за ней через три со вкусом убранных комнаты в спальню. Здесь стояла огромная неоготическая кровать, увенчанная шикарным пологом, и было несколько шкафчиков, бюро и подобных предметов обстановки. Мадам, оказавшись дома, привязала поводок к ручке двери и тут же стала раздеваться. Брючный костюм действительно скрывал сильную, наделенную и мышцами, и жиром фигуру, которую тут же скрыл полупрозрачный свободный халатик. Мадам произнесла сквозь зубы, не глядя на Евгения:

— Ты все еще думаешь, что это игра. И жестоко ошибаешься. Да, жизнь твоя принадлежит Ире, и ты считаешь себя в безопасности, может, даже посмеиваешься надо мной. Все это не ради тебя затеяно, не ради каких-то новых впечатлений. Если ты раб, значит, ты раб. И ты должен принять волю всякой хозяйки, она дает тебе все — и жизнь, и закон, и смысл, и цель. Для этого есть разные средства. Попробуем...

Он потянула Евгения за поводок, и он пополз в узкий коридорчик, оканчивавшийся тупиком. На самом деле эта стена была подъемной, сделанной из металла, облицованного каким-то плотным материалом. За ней находился крохотный чуланчик — куб с гранями метра в полтора. Единственными предметами там были эмалированный горшок и крюк в стене с приваренной к нему железной цепью. На ней красовался массивный металлический ошейник с замком, который был немедленно пристегнут к шее Евгения.

— Сейчас ты кажешься себе сильным и смелым; посмотрим, что будет немного спустя. Когда я услышу твой плач, я, может быть, приду. И надеюсь, что ты поймешь, в чьей воле находишься и кто диктует законы. Притвориться не удастся, как и уйти. Понял?

Не дожидаясь ответа, Мадам потрепала его по плечу и удалилась. Она опустила за собой фальшивую стену и воцарилась тьма... Цепь была короткой и не позволяла толком улечься, хотя, свернувшись клубком у стены, пленник мог дремать. В карцере была вентиляция — по крайней мере, Евгений нащупывал какие-то отверстия в верхней части металлической коробки и не испытывал духоты. Сюда не доносились никакие звуки, кроме тех, что издавал он сам. И никакого знака, что о нем помнят. Евгений ждал, сколько может продлиться эта пытка. Действительно, ничто не бесконечно, и через какое-то время в нижней части подвижной стены отворилось окошечко, и туда вдвинули поднос с двумя мисками — с пищей и водой. Он был голоден и потому поел, затем исполнил естественную надобность. Очевидно, в пищу что-то подмешали — после нее пришла непонятная сонливость, так и не перешедшая в настоящий сон. Кроме того, обнаружилось и ослабление эрекции, и общий спад возбуждения. Так и тянулось время — во тьме, наедине с собой и своими мыслями о прошлом и настоящем. И конечно, о будущем. Видимо, та же рука вдвинула новый поднос, забрав старый; ею менялись и туалетные горшки. Но больше ничего не происходило.

Понемногу Евгений начал испытывать беспокойство. Промежутки между приемами пищи все длиннее — или это ему только кажется? Почему апатия после еды быстро сменяется возбуждением? Он изводил себя подозрениями и уже не мог спать, стены карцера давили на него. Он то задыхался и лежал, забившись в угол, то пытался выломать железные стены, то вырвать свою цепь из гнезда. Потом воспоминания становились все более путаными. Вот он бьется о стену головой, чувствует на лбу кровь... Вот зовет на помощь, с его уст срываются какие-то нечленораздельные крики. Вот начинает плакать и кусать свои руки. И как спасительный маяк возникает мысль: «Мадам Полина!» Вместо матери он должен звать ее! Но хозяйка не приходит на зов.

Крики становились все более отчаянными, потом перешли в тихое всхлипывание. Он не принимал пищи, отбросив поднос куда-то в угол, превратился в запуганное, хнычущее существо. Все что угодно, лишь бы выйти отсюда. Что угодно, только не тьма карцера! И когда дверь поднялась и он узрел Мадам, то бросился к ней как к избавительнице.

— Благодари! — она указала на свои ноги и сломленный Евгений со слезами облизывал ее ступни, изнывая от страха, что вот сейчас она уйдет и захлопнет дверь.

Но этого не случилось; металлический ошейник был снят, Мадам надела привычный ему кожаный поводок и почти силком дотащила раба до ванной, где он потерял сознание...

Очнулся Евгений в спальне Мадам, на коврике у кровати. Перед ним стояла миска с водой; он ощутил, что руки и ноги мягко стянуты кожаными ремешками. Очень хотелось пить, и он до изнеможения лакал воду. Тут вошла хозяйка, облаченная в деловой костюм.

— Хорошо, что очнулся! Стал очень слаб, поэтому некоторое время можешь быть свободен от работы. А Валерия Ивановна за тобой присмотрит, пока меня не будет...

С этими словами Мадам удалилась. Вскоре в комнату вошла сухонькая женщина средних лет. Она перестелила постель, не глядя на связанного Евгения, смела пыль в комнате и только тогда подошла к рабу и освободила его от ремней. Их заменило устройство, в котором Евгений опознал колодки — в такие же заковывали провинившихся рабов в прошлом столетии. Руки и ноги его были надежно зафиксированы в отверстиях массивной доски. Это не давало свободно двигаться; с огромным трудом он дополз за уборщицей в соседнюю комнату. Здесь, в гостиной, неподалеку от камина, было его постоянное место: тюфячок, горшок и миска на это указывали. Валерия Ивановна опустила его на колени, уложила голову раба лицом вниз на тюфяк таким образом, что ягодицы оказались вверху. Затем суспензорий был удален, и член Евгения наконец-то получил свободу. Руки женщины протерли измученную плоть каким-то смягчающим составом, и пенис напрягся как бы против воли его обладателя. Но Валерия Ивановна не прекращала работы. На его члене оказалось кольцо, представлявшее собой оригинально устроенную искусственную вагину. После пары вертикальных движений руки он кончил. Однако приборчик так и остался висеть, стягивая пенис, но намекая на грядущее удовлетворение. Больше Валерия Ивановна к рабу не приближалась и вообще на него не реагировала, занимаясь своими непосредственными делами.

Вечером Мадам застала Евгения все в той же позе. Она шлепнула раба по заднице, сняла с него колодки и проговорила:

— Ты тут немного поразвлекся. Очень мило... Но не забывай и о работе.

В следующие два дня Евгений чувствовал себя нещадно эксплуатируемой домработницей. Мадам обращалась к нему, только чтобы отдать приказание — вымыть посуду, растопить камин, принести на спине поднос с кофе. Вечером она ела арбуз, выплевывая косточки ему в рот. Затем надела шикарное платье и удалилась, потребовав вымыть полы везде, кроме гостиной и спальни. К ночному приходу Мадам он с трудом управился с этим и без сил упал на свой тюфячок. Естественно, приказ принести утром кофе в постель не был исполнен вовремя. Мадам проснулась с опозданием, подошла к Евгению и разбудила его сильным ударом ноги. Он очнулся не сразу, с трудом осознав, где находится и что его разбудило. Инстинктивно попытался вскочить, но тут же опустился на колени, приготовившись к экзекуции.

Мадам ничего на это не сказала, только глянула искоса на раба и отдала несколько повседневных приказов. Этим утром он не получил еды. Мадам села за завтрак, сервированный, очевидно, Валерией Ивановной или кем-то столь же невидимым. Она выпила наконец кофе, потом принялась за салат, остатки которого аккуратно стряхнула в миску раба. Остатки кофе были выплеснуты в тарелку еще более небрежно, и Евгений, стараясь не шуметь, выпил и вылизал все, что попало в его посуду. Мадам была, видимо, удовлетворена этим унижением. Она улыбнулась, взяла поводок покрепче и потянула Евгения за собой...

В этой комнате он еще не был. Впрочем, и комнатой помещение можно было назвать с натяжкой. Квадратный зал с высоким потолком и два столба посреди него. Мадам подтащила его поближе и дала разглядеть конструкцию. Чуть выше уровня плеч и на полу находились цепочки — явно для того, чтобы удерживать руки и ноги. На потолке в точности посередине между столбами находился крючок, к которому Мадам аккуратно подсоединила поводок. Затем вставший с колен раб должен был широко развести конечности, которые хозяйка закрепила цепями на столбах. Поводок был отрегулирован таким образом, чтобы раб не задыхался, но должен был постоянно тянуться вверх, чувствуя тесноту на горле. Растянутый таким образом, Евгений не мог пошевелиться. Мадам подошла к нему спереди и сжала пальцами подбородок.

— Думаю, от своей гордости и от альтруизма ты еще не отделался. Ты должен понять, что твоя жертва сама по себе ничто. Моя милость — в принятии ее, это некоторое снисхождение. А насчет твоей жизни... Убивать — одно, засечь до смерти — другое... Ты сделаешь мне удовольствие тем, что будешь терпеть, сколько сможешь. Потом ты будешь умолять и унижаться, говорить, какое же ты ничтожество. Но нужно на самом деле не это. Подумай, может, успеешь понять. Кричать можешь громко, все одно ничего не слышно.

Мадам открыла незаметный шкаф, встроенный в стену, и перед Евгением предстали орудия наказания — плети, хлысты, бамбуковые и деревянные палки, щетки, даже проволочные плети.

— Следов, должно быть, будет много. Ну да ничего, — Мадам взяла в руки длинный черный кнут. — Он достаточно болезнен, чтобы не затягивать экзекуцию. Ты заслужил это и за сегодняшнее утро, но наказан будешь не за это.

Мадам провела кнутом по бедрам Евгения, по суспензорию, по груди. Затем встала у него за спиной. Она разделась, оставшись в черных кожаных трусиках и такой же безрукавке. Обтягивающая одежда скорее открывала ее массивные мышцы и полное тело. Мадам Полина взялась за кнут и размахнулась со вздохом. Первый удар обжег его ягодицы. Он показался не очень сильным, но боль от него не стихала, а скорее усиливалась с каждым мгновением. Новые удары только обострили это ощущение; взмахи Мадам каждый раз были только шире, и кнут бил все сильнее. С ягодиц она перешла на спину, а потом начала охаживать все тело, не прицеливаясь специально. Евгений понимал, что вырываться бессмысленно, уворачиваться — тоже. Таким образом можно было только подставить под удар переднюю часть тела. Но ум и его выводы уже не были важны, не они, а инстинкты управляли его движениями, когда он, выкручивая суставы, пытался уклониться от кнута. В итоге красные полосы расцветили его грудь, на некоторых сразу же выступили капли крови.

Евгений долгое время сопротивлялся молча, потом не смог больше сдерживаться и закричал. Это были животные, нераздельные крики загнанного зверя, в которых только иногда различались слова «нет!» и «не надо!». Затем, оставив попытки вырваться, он начал оглашать воздух призывами о помощи, ругательствами и даже угрозами в адрес Мадам. На это хозяйка ответила серией еще более жестоких ударов, окончательно сломивших раба.

Он начал умолять о прощении, захлебываясь от бессильных слез, уверял Мадам, что его непослушание больше не повторится; затем клялся быть ее тряпкой для ног, ее унитазным бачком, ее плевательницей навеки. Но и это не останавливало мучений. Евгений чувствовал, как струйки крови стекают по его спине и к ним прибавляются все новые. Он мог истечь кровью прямо здесь и бессилен был это изменить. Мадам вновь и вновь била, иногда меняя угол удара, увеличивая повреждения и не давая рабу потерять сознание. А он только бессильно всхлипывал. Евгений чувствовал, что вот-вот может переступить болевой порог и погрузиться в небытие. Тогда уже ничто не спасет его, и Мадам забьет раба до смерти, может быть, не заметив этого.

Евгений в полузабытьи шептал:

— Ира, я чувствую, что зло не в боли, не в любви, не в подчинении, а в непослушании. Именно оно... Дело не только в самоотдаче, но и в том, как она совершается. Радости госпоже раб не приносит; эти отношения — нечто иное, и регулируются они иначе. Забота о рабе — великое бремя, брать его добровольно никто не станет. Цель жизни не в том, чтобы свалить всю ответственность а хозяина или хозяйку, а чтобы выбирать самому... Выбирать, не как, а что... Ведь если любовь будет взаимна, если человек познает о себе все...

Вероятно, не все эти слова были произнесены, некоторые были только молниеносными размышлениями раба. Но что-то в этом соответствовало ожиданиям Мадам. Поводок был отстегнут, затем освободились от цепей и его конечности. Евгений потерял сознание раньше этого, но был уверен, что сама Мадам подхватила его на руки и отнесла в свою спальню, где он и очнулся на следующий день, прикрученный поводком к ножке кровати.

И потянулись однообразные дни, когда Евгений в полной мере почувствовал себя вещью. Мадам обращала на него куда меньше внимания, чем на какой-нибудь стул. Она только отдавал приказы, не сомневаясь в повиновении и не глядя на раба. Количество домашних работ резко увеличилось; Валерия Ивановна исчезла в неизвестном направлении, а кухня и уборка отнимали немало время. В еде Мадам была неприхотлива, ограничивалась готовыми продуктами в тех редких случаях, когда завтракала и ужинала дома. Уходя, она пристегивала Евгения наручниками к железной ножке кровати, сдвинуть которую возможности не было. Однажды хозяйка поэкспериментировала: туго стянула ноги Евгения ремнями и заставила его встать и нагнуться почти под прямым углом. При этом руки его, скрепленные за спиной, были притянуты к ручке двери. Согнувшийся вдвое раб провел в этом положении несколько часов, ощущая спиной филенчатую поверхность. Стянутые ноги нестерпимо ныли, опущенная вниз голова стала источником дополнительных страданий. Когда Мадам соизволила отвязать его, Евгений тут же упал к ее ногам. Больше таким образом с ним не развлекались.

Мадам использовала раба как сервировочный столик, подставку для ног, как кухарку и уборщицу, но никогда — как туалетный горшок. Евгений присутствовал, когда госпожа посещала туалетную комнату и должен был наблюдать за ней. Когда хозяйка не тянулась за туалетной бумагой, он должен был подползти и аккуратно вылизать ее дырочки, при этом задний проход нужно было вычищать идеально и досуха. Для этого Мадам даже слегка раздвигала ягодицы.

В ванную комнату Евгений практически не допускался. Только Если Мадам заходила туда босиком и не хотела таким образом возвращаться в спальную, она усаживалась на спину раба, чтобы тот отвез ее. Тут Евгению приходилось по-настоящему тяжело, один раз он чуть не упал. После этого Мадам всерьез заинтересовалась его физическим состоянием. Однажды днем она приказала ему обнаженным, в одном привычном суспензории, выйти из дома и занять место в багажнике.

Евгению позволили вылезти в подземном гараже без опознавательных признаков, где стояло несколько автомобилей; соседнее помещение оказалось отлично оборудованным спортивным залом, в котором занималось трое мужчин. Один из них — немолодой брюнет — был облачен в дамский купальник; все волосы на его теле были обриты, а длинные волосы подчеркивали его андрогинность. Только холм под плавками выдавал истинный пол. Тренировкой трансвестита руководила высокая худая женщина в джинсах, то и дело ударявшая раба кнутом. Второй — совсем мальчик, лет шестнадцати — носил только металлический хомут, замкнутый сзади и не позволявший говорить. Юноша изнурял себя подъемом тяжестей под надзором женщины средних лет, облаченной в глухое темное платье чуть ли не до пят. Третий мужчина был миловидным блондином, очень худым и бледным. На нем, кроме ошейника, были колготки, явно доставлявшие немало неудобств. Его то и дело подгоняла мускулистая широкоплечая леди.

К ней-то и обратилась Мадам. Что-то негромко сказав, она указала на Евгения. Соизволила обратить на него внимания и тренерша.

— Что ж, можно начать...

Под ее руководством Евгений, истекая потом, проделал серию упражнений по поднятию тяжестей, несколько растяжек и гимнастик, следуя примеру блондина. После двух часов занятий их отвели в душ. В тамбуре мускулистая дама заставила Евгения опуститься на колени и нанесла ему несколько ударов по ягодицам металлической щеткой. «В следующий раз будь старательнее!» Затем тренерша проследила за их омовением холодной водой (пенис блондина показался Евгению непомерно большим), затем надела на своего подопечного какую-то сбрую и удалилась.

Перемолвиться словом им так и не пришлось, хотя тренировки повторялись еще несколько раз под руководством все той же леди. Мадам Полина всякий раз присутствовала на них, наблюдая за успехами Евгения. Сама она никак на них не реагировала, не поощряя и не наказывая.

Вообще домашние экзекуции почти прекратились; Мадам как будто утратила интерес к наказаниям подчинившегося ей раба. Пару раз за мелкие провинности она отшлепала его попавшейся под руку расческой, но это был скорее символический жест. Несколько раз Мадам вручала ему искусственную вагину и заставляла мастурбировать в своем присутствии. Она наблюдала за самоудовлетворением раба почти бесстрастно, ее пышная грудь вздымалась разве что чуть сильнее, чем обычно. После онанизма она принуждала Евгения вылизать пролитую сперму, досуха вытереть тампоном пенис, а затем держать поместить промокшую тряпочку в рот. Чтобы раб не смог ее выплюнуть, Мадам заклеивала рот пластырем — до тех пор, пока ей это не надоедало.

Кровать в спальне не использовалась для сексуальных утех; правда, один раз к Мадам приехала подруга, которой Евгений не видел, занимаясь уборкой туалета. Хозяйка и гостья прошли прямо в спальню и заперли за собой дверь. Через час женщина удалилась, а Мадам спокойно вышла из спальни и проверила сделанную работу, оставшись как будто довольна.

Через несколько дней она приказала Евгению снять суспензорий и ходить абсолютно голым. Вечером в гостиной она включила видеомагнитофон и приказала Евгению смотреть. Порно, просмотренное за ночь, было сделано более чем профессионально. Жестокость в нем оказалась только игровая; по большей части — групповой и лесбийский секс, очень насыщенный и жаркий. Евгений возбудился. Мадам смотрела очень долго, потом приказала рабу подползти и снять с нее зубами трусики. Киска под ними распухла и насквозь промокла. Мадам раздвинула ноги, жестом указав Евгению на цель. При первом оргазме она сдвинула бедра так, что чуть не свернула рабу шею. Следующие два были более спокойными, хотя и сопровождались конвульсиями. Кончив еще раз, Мадам натянула трусики, взяла в руки искусственную вагину и поднесла ее к члену раба, который почти тотчас же кончил, разбрызгав сперму. После этого руки Евгения были связаны за спиной, а сам он улегся на матрас в гостиной, где и остался до утра.

В то утро Мадам сама приготовила завтрак и накормила его из рук, чего ранее никогда не бывало. Она привела Евгения в спальню, где произошли некоторые изменения: полог и все покрывала были убраны, а к каждой стойке кровати прикреплены наручники. Ими Мадам тут же воспользовалась: Евгений оказался распят на ложе хозяйки лицом вверх. Его член, ничем не сдерживаемый, стоял как кол. Мадам стянула его у основания кожаным ремешком, обеспечивая постоянную эрекцию. Потом она завязала Евгению глаза, пояснив:

— Моя племянница должна узнать побольше об устройстве мужского организма. Ты не мужчина, а раб, но можешь сгодиться в качестве муляжа. Как опытный образец, и будет использовано твое тело. Когда возникнет надобность, я дам тебе кончить. Но сам лучше и не заикайся об этом!

Каблуки Мадам застучали по паркету. Вернулась она не одна: за ней нерешительно следовал кто-то менее массивный и явно нерешительный.

— Не бойся, Любочка! Это всего лишь раб, с ним ты вольна делать что угодно и как угодно. Посмотри на его анатомию, пока мы пьем, — раздался звук разливаемого в бокалы напитка. — Торчит, как ты понимаешь, его член, хуй, пенис, дружок и так далее. Это мошонка, яички...

Все дальнейшие, нарочито грубые объяснения сопровождались то болезненными, то робкими прикосновениями. Скоро каждый сантиметр его интимных органов был ощупан. Но кончить Евгений не мог по понятной причине.

— Разденься, Любочка! — услышал он. — Лифчик сними тоже, пригодится. Традиционно мужчина будет сверху, но ты попробуешь более интересное. Так, расслабься, а я впущу его в тебя. Конечно, сначала будет немножко больно, но я направлю тебя поудобнее, а потом буду придерживать за попку, чтобы ты могла немножко попрыгать на члене. Это окажется приятно, не волнуйся.

Сильные руки Мадам потянули его член, в это время девичьи ножки оказались с обеих сторон бедер Евгения, и что-то теплое надвигалось на него сверху. Член ощутил непрочную преграду на своем пути, потом теплая жидкость (видимо, кровь) струйкой стекла по нему. И одновременно раздался девичий крик боли.

— Ничего, родная, все хорошо. Теперь двигайся, не замирай. Вверх-вниз, хорошо... — напевал матерински — успокаивающий голос. — Двигай бедрами, вот так. Ты можешь сжимать и разжимать его, откидываться вперед и назад. Со временем это будет для тебя гораздо приятнее.

Евгений чувствовал всю приятность уже сейчас. Он кончил дважды, но чувствовал, что если его член не освободят, это будет смертельно. Но вот приблизилась к оргазму и девочка.

— Как здорово, тетя Поля! Оооох!

Потом Мадам помогла Любочке слезть с раба со словами:

— Если о нем не позаботиться, он может вообще лишиться своей штучки. Я понимаю, что тебе хочется еще, но ты успеешь. И дырочка должна подзажить, так что сделаем перерыв. И посмотрим, что ты еще должна уметь.

Мадам сняла с пениса ремешок, и мужской орган тут же опал.

— Чтобы вернуть его в нужное положение, женщина подчас должна постараться. Да, можно это сделать и ручкой, — легкое касание ладошки было скорее неприятно Евгению. — Но лучше работать губами. Я тебе покажу несколько основных движений. Сначала сунь пальчик мне в рот и смотри, как должен двигаться язык.

Некоторое время, кроме вздохов, Евгений ничего не слышал. Затем Мадам завершила урок словами:

— Теперь взгляни, как надо возбудить мужчину, если захочешь попробовать его член, — податливые губы Мадам охватили его член, но и после нескольких движений пенис не спешил воспрянуть. — Видишь, как мы его утомили. Это оттого, что сперма удерживалась внутри. Ну, ничего...

— А ему... не больно? — нерешительно спросила девушка.

— Это раб, он не чувствует боли, исходящей от хозяйки. И жалеть раба нельзя, поскольку мужчиной он может быть назван лишь отчасти. Начинай, родная!

Губки Любочки медленно приблизились к члену, попробовав его на вкус, девушка раздвинула челюсти пошире и взяла в рот весь опавший пенис, обвела его язычком, нащупала головку, погладила ее... Эрекция возвращалась к Евгению быстро, он чувствовал невинное влечение племянницы Мадам и откликался на ее зов.

— Так, девочка. Продолжай сосать, — скомандовала Мадам, когда Любочка на миг замерла. — Он быстро кончит, но это хорошо, будет готов к дальнейшему. То, что он выпустит, можешь глотать. Сначала покажется неприятным, но вообще-то сперма безвредна и даже в чем-то полезна. Лижи, лижи...

От ласк проворного язычка Евгений действительно быстро кончил, непродолжительный поток спермы исчез во рту девушки под одобрительные возгласы Мадам.

— Ты делаешь успехи. Немножко прервемся. Не хочешь писать? Раб приучен к влаге и даже получает от нее наслаждение, так что горшок тебе не нужен. Попробуй, заодно он тебя и подмоет языком.

Любочка уселась прямо на лицо Евгению, ее вес не был слишком тяжким испытанием. Пальцы Мадам раздвинули половые губы, провели по ним, затем по лицу раба.

— Целься прямо в рот, чтобы ни капли не пролилось. И писай помедленнее. Это совершенно особое удовольствие... — и окрикнула раба: — рот пошире, чтобы было удобно!

Любочка правильно поняла урок, струйка ее мочи медленно стекала в рот, как из какого-нибудь традиционного фонтана. Язык и небо Евгения впитывали вкус соленой влаги, будто отдававшей юностью. Затем половой орган вплотную приблизился к лицу раба, и Евгений вслепую вылизывал капельки мочи; постепенно он переключился на клитор, и Любочка застонала... Она вновь кончила и слезла с кровати, обменявшись несколькими восторженными репликами с Мадам.

— Могла бы я забрать его себе, тетя Поля?

— Нет, детка, тебе раб не нужен. Секс с настоящим мужчиной куда интереснее, а рабы не для секса предназначены, их роль важнее и глубже. Может, подрастешь — поймешь. А пока у нас осталось еще одно дело... Я не хотела, чтобы ты все-все попробовала сразу, но вижу, что тебе нравится...

— Да, тетя, очень здорово!

— Тогда мы сделаем вот что... только приготовься, что опять будет немножко больно. Ты впустишь хуй вот сюда.

— Ой, тетя, разве это можно? Ведь дырочка...

— Не волнуйся, главное расслабиться, а я уж тебе помогу. Натри попку кремом тщательно, в саму дырочку вложи побольше, чтобы член входил мягко. А я пока займусь рабом.

Пенис Евгения вновь подвергся тщательной подготовке. Пальцы Мадам скользили по нему, втирая прохладный крем, пока он снова не принял вертикальное положение. Тогда хозяйка вновь нацепила ремешок, стянув его еще туже. Евгений понимал, что готовится; он, конечно, не был этим шокирован, но что-то в предстоящей дефлорации ануса вызывало в нем внутреннее сопротивление.

Однако мнением раба никто не стал бы интересоваться. Мадам уселась ему на лицо, закрыв ягодицами рот, и он с трудом вдыхал воздух носом. Поддерживаемая тетушкой, Любочка медленно насаживалась попкой на член. Тесные и теплые стенки, пропитанные кремом, приняли Евгения, но сжимались все туже и туже.

— Не сопротивляйся, пусть войдет поглубже! — командовала Мадам. — Теперь я тебя немножко приподниму, чтобы ты почувствовала член в себе. А сейчас опустимся немножко ниже. Так, повторим...

Все большая часть пениса оказывалась в заднем проходе девушки. Евгений испытывал скорее болезненные ощущения, но удовольствие было вполне с ними сравнимо. Любочка постанывала; ей, видимо, тоже было неприятно. Но пальцы Мадам не ограничивались поддержанием ягодиц девушки; она все активнее поглаживала ложбинку между ними. И вскоре стоны боли сменились вздохами удовольствия. Девушка шумно кончила, бессильно опустившись на член. Мадам помогла ей подняться.

— Ой, Любочка, ты плохо очистила попку! — рассмеялась Мадам. — Пенис сильно испачкался. Ну да ничего, раб тебя подчистит. Присядь ему на лицо, пусть все вылижет.

Любочка не заставила себя долго упрашивать. Раздвинутые дольки худенькой задницы опустились сверху, и Евгений слизывал неприятную смесь кала, крема и собственной спермы. Девичьи какашки неожиданно оказались чем-то приятным и естественным; снимая их языком, он даже возбудился, но кончить так и не сумел, хотя руки Мадам освободили пенис от ремешка. Потом хозяйка предложила гостье подмыться, и обе удалились, оживленно беседуя. О Евгении забыли на несколько часов. Потом Мадам вошла и, отвязав раба, отдала несколько традиционных приказов как ни в чем не бывало. Единственным следствием была брошенная ею реплика:

— Думаешь, без тебя нельзя обойтись? Еще как можно, глупый раб!

Несколько дней прошли в обыденных занятиях. Однажды Мадам вроде бы позвонила Ире, из телефонной беседы удалось разобрать лишь несколько фраз.

— Мне кажется, ему не помешает более обстоятельная тренировка. Понимаешь, дело ведь не в сексуальных возможностях. И поведение еще далеко не идеально, хотя на словах он вроде бы кое-что усваивает... Ты согласна?

Вскоре хозяйка положила трубку, потом сделала еще несколько звонков. Вечером к дому подъехала машина.

Евгений разжигал камин, стоя на четвереньках, когда в гостиную вошла Мадам в сопровождении двух женщин в белых халатах.

— Заберите его! — с этими словами хозяйка передала поводок одной из женщин. На раба она даже не посмотрела и вышла из комнаты. Получившая поводок гостья сделала Евгению знак следовать за ними. В прихожей ему приказали встать, и поддерживаемый с двух сторон неожиданно сильными руками, Евгений навсегда покинул дом Мадам Полины.

История четвертая

Лечебница доктора Радек

На улице их ожидала машина — «скорая помощь» без опознавательных надписей. Дверцы были открыты, кушетка внутри застелена. Женщины уложили Евгения на нее и накрыли одеялом. Машина тут же тронулась, дверь захлопнулась, а окна были закрашены белым и плотно зарешечены. Впрочем, рассмотреть Евгений бы все равно ничего не успел: сильные руки прижали к его лицу медицинскую маску с эфиром. Он не смог удержаться от вдоха и потерял сознание.

...Евгений очнулся, когда его кушетку на колесиках катили по длинному пустому коридору. На двух женщинах были медицинские халаты и марлевые маски, одна из них обеими руками удержала его от попытки приподняться. Когда кушетку остановили в небольшом помещении, одеяло отбросили и Евгению помогли встать, поддерживая с двух сторон, так как голова кружилась после эфира и он не мог самостоятельно сделать ни шагу.

Комната была абсолютно белой, оснащенной несколькими медицинскими приборами и парой смотровых кушеток, одна из которых походила на гинекологическое кресло. Кроме входной двери, была и вторая, поменьше, она вела в душ. Здесь обнаженного Евгения поставили под струю воды, затем нанесли на грудь, подмышки и ноги некий пористый состав, который смыли влажной губкой. Под действием его волосы с тела исчезали, уносимые водой вниз, в воронку. Женщины также невозмутимо обработали ягодицы и лобок Евгения, оставив только небольшой участок волос над и по бокам от пениса. На эрекцию они никак не прореагировали, затем тщательно вымыли его обычным мылом, как маленького, в ванне, стоявшей в углу. Особенно тщательной обработке подвергся анус. Раздвинув ягодицы, одна из женщин заметила:

— Похоже, здесь еще предстоит работа!

— Да, многое еще откроется, пока... — другая понимающе кивнула.

Евгений, досуха вытертый одноразовым полотенцем, был препровожден в первую комнату, где ему замерили пульс и давление, взяли кровь на анализ. Женщины отвели его к гинекологическому креслу и закрепили на нем кожаными ремнями, нещадно туго их стянув на руках, ногах, коленях и даже на шее и груди.

Затем они заполнили какие-то бланки и вышли. В дверях вторая обернулась.

— Сейчас с тобой встретится главный врач, доктор Радек. Будь предельно почтителен, ибо от нее здесь все зависит.

И Евгений остался один, размышляя о превратностях судьбы. Воля Иры и здесь была несомненна, но к чему это испытание? Оставалось ждать таинственного доктора Радек.

Дверь открылась и вошла миловидная блондинка с несколько хищным выражением лица. Она не носила халата и была облачена в строгий серый костюм, шла резкими, быстрыми шагами.

— Новенький... — в улыбке доктора радости не было. — Ты еще не перешел в полную собственность той женщины, что тебя сюда направила. Поэтому ее знаки, — она взяла в руки ошейник Евгения, — с тебя удалены. Поэтому всяких гарантий в этих стенах ты лишен. Может, в какой-то момент и смерть покажется тебе избавлением от происходящего.

Евгений вздрогнул. И доктор Радек это заметила.

— Не перебивать! И не смотреть на хозяек! Этому тебя должны были научить, но если еще не научили — здесь освоишь... В моем заведении подобные тебе рабы проходят курс коррекции поведения. Твое мнение и вся твоя жизнь здесь — ничто по сравнению с волей самого младшего персонала. Если будешь восприимчив и научишься себя вести, получишь аттестат и станешь настоящим рабом. Пока тебе еще не все ясно — но мне объяснять уже надоело.

Она подошла ближе, натянула резиновые перчатки и бесцеремонно ощупала тело Евгения, периодически возвращаясь к своему столу и что-то занося в медицинскую карту.

— Так, физическое развитие в норме, потенция, кажется, тоже. Проведем небольшой тест.

Доктор Радек начала яростно мастурбировать обеими руками член Евгения. Он некоторое время сдерживался, потом все же кончил. Сперма была собрана в пробирку — очевидно, для предстоявшего анализа. А руки женщины перешли к его анусу.

— А, здесь ты еще целочка! Это не так уж плохо, хотя удивительно, что тебя прежде не использовали в этом качестве. Так, какой же размер?

Она порылась в своем столе и извлекла оттуда небольшой стержень в форме пениса, слегка изогнутый и гибкий. Раздвинув пальцами ягодицы Евгения, доктор Радек до предела вдвинула в задний проход фаллоимитатор и закрепила его снаружи двумя кожаными ремешками, обвившими поясницу Евгения.

— Так легче будет вытянуть. Позже заменим...

Она освободила раба от ремней и приказала ему встать и сделать несколько шагов. Наличие стержня в заднем проходе создавало легкое неудобство и при ходьбе приходилось одновременно расслаблять сфинктер и слегка покачивать ягодицами. А расхаживавший в анусе пластик создавал и приятное ощущение.

— Что, понравилось? — улыбнулась доктор. — Со временем понравится еще больше. Теперь подготовка закончена, следуй за мной. И от пола глаз не отрывать!

Следя за каблучками доктора, стучавшими по кафельному полу, Евгений вышел из смотрового кабинета и по коридору проследовал в другую комнату. Здесь находились четыре женщины в халатах и масках, две из них носили на груди табличку с надписью «сестра», две других соответственно «старшая сестра» и «сестра-хозяйка». К этой последней и подошла доктор Радек.

— Это ваш новенький, сестра. Ознакомьте его с распорядком. Вечером он должен быть наказан, поскольку не слишком явно выражает почтение. Вот и сейчас, входя в комнату, не поклонился. Так что его еще предстоит вышколить. Дадите знать, как будут идти дела.

Она протянула медицинскую карту Евгения старшей сестре и вышла. Та уложила бумаги на свой стол и осмотрела пациента со всех сторон, бесцеремонно заставила открыть рот, ощупала зубы и десны. Он не увидел ничего, кроме пронзительного, жестокого взгляда черных глаз над белой маской. Затем сестра провела по пенису и бедрам и заметила:

— Сестра-хозяйка, помогите ему облачиться и откройте гардероб.

На одном из шкафчиков у стены была наклеена литера «Е»; за открытой дверцей обнаружилось то, чем Евгению следовало прикрыть свою наготу: три ночных дамских рубашки — голубая и розовые, несколько белых бюстгальтеров с ватными вставками для создания объема, белые же чулки, туфли-лодочки без каблуков, трусики и корсеты с подвязками, первый из которых тут же был опробован на Евгении. Ловкие пальцы сестры-хозяйки затянули шнуровку сзади таким образом, что дышать пациенту стало нелегко.

— Очень хорошо, — сестра-хозяйка шлепнула его по ягодицам. — Совершенно другая осанка. И каждый поклон теперь будет даваться без излишней легкости. А теперь трусики.

Белые «дамские» трусики, отделанные кружевами, оказались легкими только на первый взгляд. Чтобы зафиксировать член, передняя часть была оснащена встроенной раковиной, не препятствовавшей эрекции до определенных пределов, а затем уже не позволявшей члену вырваться наружу. За трусиками последовали чулки, за ними — нейлоновая комбинация, лишенная практически всякой отделки.

— Это твоя повседневная форма одежды, — пояснила старшая сестра. — Если в течение дня на тебе не будет какой-нибудь ее части, или что-то покажется мне одетым неправильно, строго накажу. Лучше тебе не испытывать моего терпения. А что касается вставки в твоей заднице, об этом позаботятся сестры. Если потребуется ее вынуть, обратишься к ним: подойти, поклониться и изложить. И только так! Кивни, если понял.

Затем она продолжила:

— Распорядок дня в клинике узнаешь в палате, твои соседи, надеюсь, с ним тебя ознакомят. К одной из дежурных сестер обращаться со всеми вопросами. Пока ты новенький, запомни — большинство пациентов настоящие рабы, потому они выше тебя и могут отдавать некоторые приказы... Пойдем-ка в палату...

За широкой дверью обнаружилось вполне больничное помещение с восемью койками, одна из которых была свободна. На остальных или рядом с ними расположились семеро других пациентов. Большая их часть была одного возраста с Евгением или чуть старше, насколько позволяла понять однотипная форменная одежда. Некоторые явно носили парики, а двое выделялись накладной грудью. При входе старшей сестры все пациенты тотчас встали и полуприсели в поклоне, приподняв комбинации.

— Очень хорошо, — отметила она. — Вот ваш новенький: Евгений. Надеюсь, вы поможете ему освоиться. Это старший по палате — Дмитрий.

Вперед вышел среднего роста юноша с аккуратным и экономным макияжем на лице, придававшим женственность, но никак не женоподобие его мелковатым чертам лица. Евгений, почти разучившийся удивляться, все-таки отметил работу визажиста (макияж носили только два пациента). Дмитрий, сделав шаг вперед, поцеловал руку сестры и ответил:

— Буду рад исполнить приказание... Новенький получит все, что необходимо.

— Надеюсь, ты объяснишь ему распорядок и правила поведения. А пока все...

Когда сестры удалились, Евгений нерешительно замер у двери, а прочие пациенты приблизились к нему и придирчиво осмотрели. Наконец Дмитрий прервал молчание:

— Здесь можешь глаз не опускать — разрешено. Поскольку сейчас время отдыха, можно тебя посвятить во все тонкости. Это твоя кровать, присаживайся.

Обычная больничная кровать, только все белье — марлевое. У кровати пустой туалетный столик. Он опустился.

— Не так! — выдохнул Дмитрий. — Комбинашку задирай. Только трусики должны соприкасаться с сидением. И держись прямо. Ложиться до отбоя запрещено, только сидеть. Ночью все, кроме трусиков и ночнушки, снимай — такова форма. В парадных случаях и к обеду одевать бюстгалтер и платье, тебе его выдадут. А прочее — довольно просто и соответствует обычному этикету, только пожестче. Без взглядов, без разговоров, с поклонами и поцелуями руки, если к тебе обратились. За всякое нарушение распорядка вечером наказание. Если нарушение совершилось здесь, я обязан докладывать, иначе сам пожалею. Завтрак, обед, чай — как в обыкновенных больницах. Утром разминка, после завтрака занятия, после обеда свободное время, вечером прогулка и опять тренинг, потом экзекуция... Вот вроде и все. А пока познакомимся!

Пациенты представились, но о себе рассказывать не спешили. А потом вошла сестра и приказала следовать на ужин, сервированный в больничном помещении за одним огромным столом. Туда шли парами, взявшись за руки, что со стороны показалось бы забавным. Здесь собралось человек сорок — видимо, из различных палат. Некоторые пациенты были среднего возраста, но были и совсем мальчики. Форма одежды у всех была сходная, но поскольку поднимать глаза от пола или от поверхности стола не разрешалось, большего Евгений не увидел. Разговаривать тоже не позволялось. Ужин был великолепен, хотя без особых деликатесов, подавалось и вино — по фужеру каждому. Еду подавали сестры, несколько пациентов получили только по стакану воды, другие должны были есть без помощи приборов или даже без помощи рук. Но это Евгений уже испытал и потому не удивлялся.

После еды всех отвели в уборную, где позволили умыться. Евгений подошел к дежурной сестре, поклонился и попросил разрешения сходить в туалет. Та отвела его в кабинку, там спустила трусики и вытянула стержень из ануса. В ее присутствии пациент облегчился, затем ему указали на биде, в котором был значительный напор воды. Протерев задницу Евгения марлевой салфеткой, сестра вставила фаллоимитатор на место. «Ходи помедленнее и не стесняйся расслаблять бедра, иначе кишечник может пострадать!» — заметила она, сопровождая Евгения назад.

Вечерняя прогулка происходила в обширном парке позади трехэтажного белого здания с двумя флигелями, где размещалась лечебница. Высокий забор с колючей проволокой не позволял разглядеть что-нибудь во внешнем мире. На прогулке позволяли разговаривать друг с другом. К Евгению подошли Дмитрий и юноша по имени Виктор. Его комбинация была отделана гораздо шикарнее, чем у других пациентов, а волосы причесаны по-детски, с челкой и двумя косичками по бокам. Неведомый визажист поработал на славу: если бы не отсутствие груди, Виктора можно было принять за девушку, решившую выглядеть как девочка. Говорил он высоким голосом, не лишенным приятности. Оказалось, что во время занятий Евгению могла потребоваться помощь, и ее возложили на Виктора.

— Сядешь рядом со мной, — пояснил он. — Вечером, после ужина, позанимаемся, чтобы войти в курс.

Но тут их прервали: одна из сестер взяла Виктора за руку и увела в левый флигель. На вопросительный взгляд Евгения Дмитрий пояснил:

— Витя на привилегированном положении, поскольку его поместила сюда одна из старших сестер. Это накладывает некоторые обязательства: он должен после обучения стать для нее Викой, девочкой-рабыней, поэтому и готовится к детской роли так тщательно.

Они еще немного поговорили. Дмитрий пояснил, что сам он уже пять лет находится в рабстве у женщины, которая решила узаконить их отношения. Но перед свадьбой он должен пройти полную выучку в этой лечебнице. Он указал Евгению, что сестры то и дело отзывали некоторых пациентов с прогулки.

— Все желания персонала должны удовлетворяться немедленно, под страхом строжайших наказаний. Любая сестра может захотеть чего-то экзотического, и ты, в качестве дрессировки, должен это обеспечить. Но тебе, судя по всему, подобные развлечения не в диковинку.

Вечерние занятия происходили в помещении, оформленном на манер классной комнаты. Высокая худая женщина разъясняла рабам некоторые приемы удовлетворения воли хозяек, прежде всего сексуальной. Однако разбирались и вопросы этикета, в том числе женственного поведения. Это касалось и поведения в обществе: застольный этикет, интонации, выражение почтения разбирались весьма подробно. Чуть позже занимались кулинарным мастерством и сервировкой стола, на очереди шла выпечка. Всем пациентам раздавались кружевные переднички, в которых они отправились на кухню.

Вообще к знаниям раба в лечебнице предъявлялись повышенные требования. Утренние занятия охватывали греческий и латинский языки, а также изящную словесность и риторику. Раб должен был уметь изъясняться более чем красиво, во всех ситуациях поддерживая свою госпожу, если потребуется сопровождать ее в обществе или занимать гостей. Впрочем, в качестве примеров избирались в основном эротические тексты. Некоторые из них были определенно возбуждающи, так что Евгений уже на первом занятии почувствовал давление члена на резинки трусиков. Он был не одинок — у Виктора тоже обнаружилось вздутие в нужном месте. Вечерние занятия были скорее прикладными, утренние — теоретическими, посвящались знаниям, а не навыкам раба. Евгению было довольно легко освоиться, поскольку, хоть и неоконченное, высшее образование давало о себе знать. Помощь Виктора понадобилась только на первых порах, да и то незначительная.

Однако в первый вечер ему было не до занятий, поскольку в комнату вошли две сестры, внеся комплект «оборудования». С Евгения сняли всю одежду, даже вынули из заднего прохода расширитель. Остальные пациенты должны были наблюдать за наказанием. Руки Евгения стянули за спиной и прицепили к свисавшей с потолка веревке. Одна из сестер потянула другой конец веревки к себе и кисти рук взлетели вверх, а тело Евгения выгибалось почти под неестественным углом. После этого ноги его прикрепили к цепи на полу, и наказание началось. Тяжелым кнутом старшая сестра наносила удар за ударом по спине жертвы, тело которой все выгибалось, а суставы рук и предплечий потрескивали. Евгений стонал от боли, потом закричал, но на это не обратили внимания, никакой остановки не последовало. От жуткой боли Евгений не мог потерять сознания, а всякое движение только добавляло болевых ощущений. В какой-то момент это стало невыносимым — страшнее, чем наказание у Мадам Полины. Тут сестра остановила порку, но не спешила его отвязать. Она осмотрела рубцы, нещадно протерла их спиртом (Евгений при этом закричал еще сильнее), затем осмотрела задний проход и заметила одной из подчиненных.

— За день — очень хороший результат. Принесите следующий размер.

Вставленный расширитель был объемнее и куда болезненнее прежнего. К тому же ягодицы Евгения еще горели. В таком положении он оставался еще около получаса, пока наказанию подвергся неизвестный еще Евгению темноволосый юноша. Его проступок был явно более легким. Нагой пациент лег на скамью и кнут несколько раз опустился на его вздрагивающие ягодицы. Не без удивления Евгений увидел, что во время экзекуции выпоротый юноша кончил — только от прикосновений кнута и от трения бедрами о поверхность доски.

Перед уходом старшая сестра отвязала Евгения, который тут же упал на колени, и приказала всем облачиться в принесенную ночную форму — трусики и ночнушки. Свет тут же погасили. Лежа во тьме, Евгений размышлял о своей судьбе. Мог ли он еще недавно представить, что окажется в такой лечебнице и что такие вообще существуют? Понемногу раскрывая рабскую сторону своей личности, он приближался и к осознанию рабства вообще. Ведь рабство — у условностей, у общества — это вся жизнь. Не лучше ли перестать скрывать это, вынести подавляемое наружу и сделать органически естественной частью существования. Ничего плохого в повиновении он не видел, кто-то подчиняется, кто-то приказывает, а вместе они создают нерасторжимое единство. И тогда любовь перестает быть абстракцией, становится необходимостью. Но об этом ему еще предстояло порассуждать. И Евгений провалился в сон, лежа на марлевых простынях в стерильно чистом помещении.

Утро началось с легких гимнастических упражнений, адаптированных вроде бы для женщин. Затем провели в душ. Но раздетых пациентов перед душевой провели в большую комнату, где руки их были привязаны к потолочным крюкам, а ноги — к кольцам в полу. Сзади выстроились сестры, у каждой в руках была плеть. Но и этим дело не ограничилось. В другую дверь, сопровождаемые сестрами, вошли восемь юных существ. Евгений долгое время не мог понять, юноши это или девушки. Лица были одинаково миловидны, волосы наголо острижены, а просторные рубашки примитивного покроя скрывали половые признаки. Они устроились на коленях перед наказываемыми и одновременно с началом экзекуции принялись тщательно руками и губами обрабатывать пенисы пациентов. Евгений, вздрагивая от сильных ударов и от наслаждения, начал понимать сущность тренинга. Тем самым наказание связывалось с возбуждением и частое повторение подобных упражнений приводило к тому, что он наблюдал вчера — к оргазму только от самой экзекуции, может, даже от ожидания ее. Раб, а не хозяйка, должен получать удовольствие от порки. И приучаясь к этому, раб приближается к идеальному состоянию, получает необходимую квалификацию.

Но в тот момент не размышления волновали Евгения, а синтез боли и удовольствия, раздражавший все нервные центры. И еще: он заметил, что работавшие губами прислужники не уклонялись от ударов хлыста, иногда попадавшего им в лицо или по телу. То, что никакого удовольствия они не получали, было очевидно, а в дальнейшем стало еще очевиднее. Тренинг проводился два раза в день, иногда его продолжительность и время проведения варьировались, чтобы удовольствие не стало привычкой. Евгений все больше узнавал о порядке в учреждении — в основном из болтовни соседей по палате. Некоторые сестры в лечебнице входили в гарем рабынь доктора Радек, и об их нещадных наказаниях ходили разные слухи. А андрогины, участвовавшие в тренинге, были рабами, лишенными хозяев, что считалось крайней стадией унижения. Они жили в лечебнице из милости, выполняли всю грязную работу в надежде на то, что обретут хозяек. Однако губы и руки этих служителей свидетельствовали о немалой квалификации, что понял Евгений вскоре. Через неделю он почувствовал, что результаты тренинг дал в полной мере. Одна мысль о порке вызывала сильнейшую эрекцию, а во время наказаний он даже кончал. Впрочем, о наказаниях следовало сказать особо. Далеко не обо всех ему стало известно сразу. Да и не все он успевал узнавать, поглощенный занятиями и тем удовольствием, которое испытывал сам.

Для начала ему стали известны биографии других пациентов, изложенные очень кратко, но достаточно полно. Белокурый юноша по имени Игорь, самый юный в палате, был помещен в клинику своей мамочкой, возжелавшей полностью контролировать свое чадо (впрочем, без всяких сексуальных притязаний). Богатая любовница молодого человека, которого звали Валерой, решила сделать из него полностью покорного ее воле раба. И юноша, которому некуда было деваться, подчинился.

Оригинальнее всех было предназначение Олега, которого все называли Ольгой. Этот пациент отличался от прочих не только макияжем, но и наличием груди — силиконовых имплантантов, за которые его жена заплатила большие деньги. Она планировала позднейшее превращение мужа в женщину, но на операцию по перемене пола пока не решалась. И Олег-Ольга проходил специальный курс, с учетом его позднейшего возможного использования. О вероятном превращении он говорил как о чем-то вполне естественном, это была воля хозяйки, и обсуждать то, исполнение чего только доставляло удовольствие, Олег не собирался. Подобного мировоззрения придерживались и прочие пациенты. Не лишенные талантов и художественного чутья, самобытные личности, они видели себя прежде всего рабами, когда дело шло о воле хозяек — никакие размышления не были уместны. Впрочем, это нисколько не мешало им сблизиться.

Заниматься само- и взаимоудовлетворением пациентам клиники было строго-настрого запрещено. Впрочем, ни у кого из них тяги к гомосексуализму не было, хотя заниматься сексом с мужчинами, исполняя волю хозяек, многим приходилось. Олег однажды обслуживал четырех гостей своей жены целую ночь и вспоминал об этом как об удовольствии — но не в сексуальном, а в психологическом плане. Речь шла о радости выполнения приказа — такой сильной, какой Евгений еще не испытывал.

Впрочем, к этой цели вело все воспитание, получаемое в лечебнице доктора Радек. Углубляясь в предметы, Евгений приближался к мысли о необходимости всех этих знаний, которые могут быть использованы госпожой, могут доставить удовольствие ей и в какой-то мере вознаградить за то время, которое хозяйка уделяет рабу. Той же компенсацией должны были стать и сексуальные услуги, изучавшиеся отдельно. Этот курс вела молоденькая сестра, зачастую сама исполнявшая функции муляжа. Языки и руки пациентов касались ее тела, демонстрируя усвоение уроков. Тем, кто не справлялся с заданием, трудно было позавидовать. Евгению, впрочем, удавалось на этих занятиях все, что говорило о высоком классе его выучки. Только однажды он не сразу нащупал языком одну точку на внутренней поверхности бедер, за что был вечером наказан десятью ударами плети.

Он достаточно освоился в клинике, многое узнал, понял, сколь длителен и сложен проходимый им курс. Усвоил и правила поведения. Не единожды какая-нибудь из сестер, желавшая облегчиться, отводила одного из пациентов в особую уборную, где мочилась прямо ему в рот или принуждала отведать испражнений — просто чтобы не забылся их вкус. Дежурная сестра могла разбудить среди ночи и (тут же или в смежном помещении) совершить нехитрый туалет. Впрочем, сестричками можно было управлять, используя свои знания. Некоторые могли остаться недовольны медлительностью или невежливостью пациента, и тогда его язык мог неплохо ублажить дырочки женщин. Однажды под утро одна из прикрепленных к палате сестер, миловидная брюнетка, вывела Евгения в предпалатное помещение и пописала ему в рот, потом захотела покакать. Евгений отказался глотать всю каловую массу так, как хотела этого сестра — его бы действительно стошнило. Тогда девушка приказала ему улечься на кушетку и уселась киской на лицо. На протяжении целого часа истомленный Евгений вынужден был ласкать ее прелести. Сколько раз кончила сестра, он не знал, но выпил все ее выделения и начисто вылизал половой орган и анус. Никакого наказания ему за неповиновение не было, поскольку дежурная осталась довольна. Другие (впрочем, весьма немногие) прибегали к услугам пациентов постоянно, подставляя свои половые органы для ласк и пользуясь привилегированным положением.

Однако не всем было так легко угодить. Немолодая сестра как-то ночью развлекалась, уложив Игоря на колени и крепко шлепая. Однако что-то в его поведении ей не понравилось, и под вечер юноша был уведен из палаты для стационарного наказания.

Вообще наказания его соседей были весьма разнообразны. Начиная с «домашних»: Витя, например, в течение недели был лишен права видеть и не снимал черной повязки. Перемещался он, поддерживаемый сестрами. Вадик, в неурочный час вставший с постели, был лишен права двигаться и провел некоторое время прикованным к постели. Только массажистка по получасу в день занималась с ним, предотвращая печальные последствия. Кормили и подносили судно товарищи по палате. Валера, отказавшийся пить мочу старшей сестры, должен был постоянно носить во рту поролоновую губку, обмотанную марлей. Четырежды в день, во время приемов пищи, губку вынимали и тщательно промачивали в урине одной из сестер. Чтобы Валера не мог освободиться от орудия пытки, рот его был постоянно закрыт тяжелым кляпом. Олег-Ольга в качестве наказания носил на пенисе не слишком тяжелую гирьку, мешавшую, правда, ходить, но в целом не слишком обременительную. Зато он был освобожден от более жестких стационарных наказаний. Не один раз после «сессии» сестры привозили пациентов назад на креслах или носилках, до прихода в чувство могло пройти немало времени. Рассказывать же об экзекуциях настрого воспрещалось.

Самому испытать их Евгению привелось не скоро. В течение двух недель, кроме обычного тренинга, редких (и не слишком тяжелых, кроме самой первой) порок в палате и развлечений сестричек, все остальное казалось ему вполне легким и переносимым. Искусственный пенис в его заднем проходе менялся каждые два дня, все увеличиваясь в диаметре, и вскоре Евгений почувствовал, что его анус существенно расширен, а ходить, не вращая бедрами, он уже не способен. Да и самая ходьба окончательно превратилась в удовольствие. Этому способствовал и корсет. Затягивали его с каждым днем все туже и туже, и талия юноши стала настолько узкой, насколько возможно. Заметив перемены в его облике, старшая сестра отвела Евгения на осмотр к доктору Радек. Уложенный все в тоже гинекологическое кресло, Евгений удостоился одобрительного отзыва начальницы:

— Быстрый прогресс, вы не находите? Через некоторое время пора переводить в стационар.

Евгений вздрогнул.

— Ничего, ему там понравится.

Впрочем, несколько дней жизнь текла по-прежнему. Но вечером, после тренинга, старшая сестра приказала ему следовать за собой. Евгений по-настоящему боялся этой женщины, никогда не снимавшей маски. В палате о ней говорили глухо, шепотом. Только Дмитрий, благодаря своему положению, оказался более откровенен.

— Мужчин она вообще ненавидит. Кажется, в юности ее изнасиловали, и с тех пор она стала единомышленницей доктора Радек. Раб должен ей не просто подчиняться, а предугадывать желания. Но это невозможно. Кстати, наши сестрички — обе — ее любовницы. Как я понимаю, удовольствие, что они от нее получают, несравнимо с нашими услугами. Но лучше к ней в руки не попадаться.

А сейчас Евгений прошел за старшей сестрой в тот флигель, где ранее не бывал. Такие же белые двери, только есть окна и украшения на стенах. Его пропустили в одну из комнат, где ждали две женщины, которых в лечебнице Евгений не видел. Без масок, в простых передниках, широкоплечие, мускулистые, с миловидными, но грубоватыми чертами лица. В помещении, кроме простой кровати, находилось несколько устройств, к первому из которых Евгения и подвели. Женщины раздели его догола, в то время как хозяйка комнаты разделась в другом углу. Евгений был поражен красотой ее смуглого лица, но когда она повернулась в анфас, понял, почему старшая сестра никогда не снимала маски и почему могла ненавидеть мужчин: правую щеку раздирал ужасный, уродливый шрам. Но удивляться времени не было, Евгений был пристегнут к стояку, ноги под прямым углом к туловищу. К ножкам этого устройства были прикручены его лодыжки, кисти рук с помощью стальных цепочек вытянуты далеко вперед, растягивая тело в полулежачем положении, ягодицы оставались на одном уровне со спиной. Сестра удерживала его за подбородок некоторое время, потом вернулась с огромным искусственным членом, который ремнем прикрутила к своим бедрам. Однако устройство было двусторонним. Вторую головку, гораздо меньшую по размеру, женщина, прерывисто вздохнув, вставила в себя. Евгений с дрожью наблюдал за этими прикосновениями — размер фаллоса, который, несомненно, должен был пронзить пока нетронутую попку, казался чудовищным. Сестре это понравилось:

— Хорошо, что ты боишься. Страх обостряет чувства, и это ощущение должно сохраняться постоянно. Ведь хозяйки направляют вас, а куда... Вас нельзя ненавидеть, хотя и очень хочется. А тебя тем более. Ну что ж, сегодняшняя ночь только подготовит тебя к стационару.

Она приблизилась сзади и безо всякой подготовки вонзила член между ягодицами Евгения. Видимо, размеры его отверстия сильно увеличились, поскольку болевые ощущения пришли не сразу. Но одновременно обе помощницы начали охаживать спину юноши плетками, дополняя его ощущения. А после тренинга порка не могла не возбуждать. И вскоре Евгений почувствовал, что готов кончить. А искусственный член раз за разом вторгался в него. Оргазм наступил неожиданно, среди боли и страха. Но наказание не прекращалось, пока старшая сестра не кончила два раза подряд. После этого она подошла к Евгению, почти потерявшему сознание, и заставила вылизать фаллоимитатор дочиста. Юношу почти тут же стошнило, чего, впрочем, его мучительницы ожидали. Легкий массаж, вставленный в анус марлевый тампон, увлажненный чем-то успокоительно-прохладным — и новая серия. Следующее устройство было более сложным. Голова пациента, накрепко связанного и подвешенного так, что ноги его были вверху, через определенные промежутки времени погружалась в большой аквариум, полный воды. Нос его был зажат металлической прищепкой, а рот оставался свободен. Перед тем, как Евгению завязали глаза, все три женщины пописали в воду, но он понял, что это был чисто символический акт — воде в аквариуме какие-то химические элементы придавали вкус и запах, но не цвет мочи. Этой жидкости ему предстояло вдоволь наглотаться. Погружения были все продолжительнее, он буквально захлебывался, а пребывания на поверхности хватало только, чтобы вдохнуть немного воздуха. Потребовалось некоторое время, чтобы он хоть немного оправился, лежа на полу. Его страх достиг крайнего предела. Евгений даже попытался вырваться из рук прислужниц, но эти женщины и по отдельности явно были сильнее его.

Так что раба уложили на пол лицом вверх, пристегнули ноги и руки цепями. Затем устройство, в которое он был помещен, заработало. Медленно оно поднимало металлическую планку, а вместе с ней — поясницу жертвы, вынуждая раба выгибаться вверх все сильнее и сильнее... Сколько это продолжалось, Евгений не знал. Ему казалось, что каждый подъем устройства может стать последним — позвоночник не выдержит. Однако промежутки адаптации и расстояния были точно рассчитаны, и жертва, испытывая значительные мучения, серьезного вреда не получала. Кричать ему ничто не мешало, и крик хоть немного снижал напряжение. Утомленная этим шумом, старшая сестра приблизилась зажала ему рот ладонью и прошептала на ухо:

— В отличие от других, ты принципиально беззащитен, не используешь покорность как некую страховку. И то, что в тебе нет женственности, тоже хорошо. Ты — настоящий раб, даже я не отказалась бы иметь такого. Но есть еще что-то, помимо понимания ситуации. Слышишь? Может быть, в стационарном курсе ты будешь достоин моей персональной опеки... Не знаю... Я наблюдала за тобой. Ты знаешь, что главное — не отдавать, а принимать, что госпоже гораздо тяжелее, чем рабу. И ты чувствуешь, что такое раб на самом деле. Твоя хозяйка знала, чего искала. И она получит желаемое. Никто не выдерживал так долго.

Евгений не был уверен, что все расслышал правильно — мешала боль. Но в какой-то момент он почувствовал, что рычаг уже опускается — все с той же медлительностью. Это было немногим легче, но в конце концов напряжение ослабло достаточно, и он смог потерять сознание.

К утру его отвезли в палату и до обеда освободили от всех занятий. Но еще два дня Евгений с трудом передвигался, а занимавшимся его пенисом во время тренинга вряд ли можно было позавидовать, эрекция не всегда удерживалась достаточное время. Однако следующим вечером сестрички позаботились о нем, устроив порку в оригинальной позе: одна шлепала ладошками по ягодицам, другая уселась на лицо и ласкала член и яички, аккуратно и мягко обмотанные марлей. Ноги Евгения были притянуты к двум потолочным крюкам, а пенис вскоре отреагировал на усилия ручек в перчатках, манипулировавших им. Может быть, сыграли свою роль и детские воспоминания. Но с того момента болевые ощущения отошли на второй план, а Дмитрий как-то заметил Евгению вполголоса:

— Теперь тебе следует готовиться к стационару.

Впрочем, еще неделю все продолжалось по-прежнему, только расширитель из его ягодиц был удален — видимо, свою задачу устройство исполнило. Старшая сестра больше не наказывала Евгения, иногда он ловил на себе ее вопросительный взгляд. Как-то днем, перед обедом, сестры вкатили в палату кресло, усадили туда Евгения, пристегнув ремнями, и повезли в удаленный коридор флигеля. Здесь находился небольшой лифт, возле которого их встретили мускулистые женщины, очень похожие на тех, что недавно участвовали в ночном наказании. Они и вкатили кресло в лифт, тут же двинувшийся вниз, в подвальный этаж. Здесь все было по-другому, и скорее напоминало тюрьму, а не больницу: некрашеные каменные стены, двери с решетками на смотровых окошках, несколько охранниц в коридоре. Все эти женщины носили полувоенную форму, на поясах висели тяжелые дубинки. Из-за одной двери доносились непрерывные крики боли, только усилившиеся, когда она отворилась, и в коридор вышла буднично одетая доктор Радек.

— Очень мило... Вовремя доставили, — заметила она. — В камеру номер пять.

У двери с этим номером Евгения освободили от ремней и от одежды, протянув вместо нее кожаный пояс, застегивавшийся сзади. К члену на ремешке шло металлическое кольцо, которое, будучи надето, препятствовало эрекции. Когда он был таким образом подготовлен, две служительницы уложили его на прикрытую кожей кушетку и велели взяться руками за боковые выступы. В рот вложили деревянную палку, приказав крепко сжать ее зубами. Вошла доктор с небольшим устройством в руках и пояснила:

— Это что-то вроде проверки на твою чувствительность. Боль будет сильная, но недолгая. Так что держись крепче и не вздумай дергаться — будет хуже.

Рукой в перчатке она удержала сосок его груди, поднося к нему сбоку свое устройство. Евгений, заметив на нем иглу, понял, что предстоит, и прикрыл глаза. Резкая боль, к которой он приготовился, все-таки заставила его дернуться. Это обострило ощущение... А доктор Радек переходила к прокалыванию второго соска. Потом она протерла вспухшую грудь пациента каким-то кремом и вложила в получившиеся аккуратные отверстия металлические штырьки. «Это чтобы не затянулось», — пояснила она. И тут же обратила свое внимание на пенис, проколов кожу яичек в нескольких заранее намеченных местах. Если его хозяйка пожелает использовать цепочки или какие-то иные держатели, отверстия, как понял Евгений, лишними не будут. Да и боль в этом случае была гораздо меньшей — видимо, потому, что доктор Радек не акцентировала на процедуре внимания.

Зато следующая процедура должна была стать поистине мучительной. Укрытый рогожей столик с возвышением, на котором оказались бедра Евгения. Сюда же крепился корсет, туго стянутый умелыми руками. Пациента привязали лицом вниз, безжалостно раздвинули и осмотрели подзаживший анус. Доктор Радек отдала несколько приказов, и к кушетке придвинули еще один столик с подвешенным на нем резервуаром.

— Сегодня тебе предстоит только легкая чистка мыльной водичкой. Дальше будет серьезнее... Лучше кричи, это многим помогает. — С этими словами доктор глубоко вставила в его задний проход резиновую клизму, прикрепив ее к кожаному поясу. Он повернула рычажок — и тут Евгений познал, что такое настоящая пытка... Он забыл о рабстве и повиновении, чувствовал только, как раздражающая жидкость медленно наполняет кишечник, стекая от задницы в верхнюю (а теперь нижнюю) часть туловища. Евгения тошнило, ощущение «мыльной водички» во рту становилось нестерпимым, и словно сквозь сон он услышал, как доктор Радек с кем-то беседует, услышал голос старшей сестры. Затем клизму стали медленно вынимать.

— Сестра считает, что ты не выдержишь больше, — улыбнулась хозяйка клиники. — Может, она и права, может, твоя жизнь чего-то стоит. Ладно, уложите его...

Надсмотрщица дежурила у его железной кровати всю ночь, меняя марлевые тампоны в заднем проходе. Зато наутро ослабевший Евгений, кроме боли от каждого движения, чувствовал какое-то состояние очищения в организме. Но следующие дни готовили более серьезные испытания...

Пищу подавали в жестяных мисках, есть приходилось, как животному, без помощи рук на каменном полу. Впрочем, той жидковатой кашицы, которую принесли утром, Евгений все равно проглотить не смог. Его отвели в процедурный кабинет, доктор Радек протянула на ладони некий порошок, проглотив который, пациент почувствовал себя лучше. Впрочем, ненадолго. Его привязали к вращавшемуся во всех направлениях колесу, как бы распяв на плоскости. Скорость вращения постепенно нарастала, и к концу сеанса Евгений утратил всякую ориентировку. Стоять на ногах он не мог, и был брошен на полу, где потерял сознание.

Очнувшись, он стал свидетелем чудовищного наказания. Крепко связанному в положении на четвереньках юноше некий электрический аппарат вгонял раз за разом в задний проход искусственный член, ничуть не меньше того, который испробовал на себе Евгений, при этом глубина проникновения каждый раз варьировалась, а всякое погружение сопровождалось электрическим разрядом. Вскоре несчастный потерял сознание, и только подергивалось тело при каждом новом ударе.

Рядом подвергался экзекуции другой пациент средних лет. Ему в мочеиспускательный канал вводили длинную проволоку, при этом проворачивая металлическую нить внутри. Удовольствие и боль смешивались в криках пациента, за которым одобрительно наблюдала сама доктор. Другой раб испытывал те самые водные процедуры, от которых Евгений чуть не захлебнулся. Несколько дальше совершались какие-то совсем ужасные вещи, но помутившееся зрение помешало Евгению их рассмотреть.

И в последующие дни в стационаре были столь же насыщенны. Клизменные процедуры повторялись ежедневно, но мыльный раствор сменила более насыщенная жидкость, которая одновременно способствовала заживлению внутренних повреждений. Ее ценность Евгений оценил на следующий день, когда доктор Радек, натянув тонкую резиновую перчатку, медленно ввела свою руку в задний проход пациента. Каждое движение ее пальцев и суставов отдавалось в стенках кишечника, а далее и во всем организме. Доктор умело манипулировала его реакциями, слегка поворачивая тонкую руку в расширенном анусе. Евгений заерзал на своем ложе, поскольку внутреннее давление соединялось с наружным — с давлением корсета. Ничего подобного этому возбуждению ему испытывать не доводилось, все нервные центры были напряжены до предела, он кончил дважды, прежде чем доктор, намеренно стараясь причинить боль, вынула свою руку из теплого прохода. Затем она снова поставила клизму... Евгений не мог есть целые сутки и мучился от внутренних болей. После этого ему были назначены ежедневные инъекции, которые вместе с питательным раствором сделали заживление всех повреждений очень быстрым.

Однако от прочих процедур, как водных, так и «механических», это не освобождало. Евгению несколько раз пришлось испытать пытку электричеством. Клеммы были присоединены к проколотым соскам, напряжение сильно варьировалось, хотя и не переступало опасной для жизни границы. Пациент едва не вывихнул себе обе руки, вырываясь из пут, но испытал еще большее возбуждение. Сравнимую по силе пытку представляло собой колесо, Евгения привязали к его боковой поверхности, утыканной шипами. И снова началось вращение, причем тело было изогнуто по дуге окружности. А плоскость вращения менялась, как и раньше. Потом, когда его отвязали, вся спина была покрыта страшными рубцами. На следующий день настала очередь грудной клетки, здесь в наказание опять вмешалась старшая сестра, она натянула на лицо Евгения мягкую матерчатую маску, благодаря которой он избежал уродства — потом выяснилось, что некоторые получали серьезные увечья от соприкосновения с шипами.

Евгений почти ничего не ел, а потом был лишен и сна: на ночь его приковывали в сидячем положении таким образом, что руки, притянутые к потолку, и бедра, охваченные идущей книзу цепью, составляли прямую линию. Изнеможение достигло предела, а процедуры все продолжались. Их нельзя было назвать наказаниями — просто освоение новой стороны рабской зависимости, постижение всех глубин своего бесправия. Доктор Радек была довольна его успехами — так казалось в немногие мгновения, когда пациент мог сфокусировать на ней зрение. Однажды, без всяких видимых приготовлений, она дала надсмотрщицам знак, и посаженный в кресло Евгений (он не мог сидеть прямо, пришлось его пристегнуть) был погружен в лифт и отвезен в свою палату.

Он не приходил в себя несколько дней, не считая нескольких минутных пробуждений, когда замечал у своей кровати усердно ухаживающих за ним сестер. Потом открыл глаза и был поражен состоянием абсолютного покоя и уверенности. Вытерпев все, отпущенное на его долю хозяйкой, он прошел тест и стал рабом, понявшим суть рабства. То, что невозможно выразить в словах, было постигнуто: и физические тяготы, и моральная ответственность госпожи, и унижение, и двусторонняя зависимость, и насилие, и добровольная самоотдача... Он с улыбкой следил, как сестра меняла повязки на спине и тампон в заднем проходе. И поцеловал ее руку.

Выздоровление продолжалось долго, ухаживать за ним позволили соседям по палате. Дмитрий заметил, что сеанс Евгения был самым длительным:

— Мы уже опасались печального исхода. Отсюда ведь нельзя уйти по доброй воле, сам знаешь... А раз ты прошел столько процедур — на твою судьбу имеются какие-то определенно серьезные виды.

— Поживем — увидим, — прошептал Евгений, пока заботливые руки убирали из-под него судно и поправляли подушку.

Однако от тренинга Евгения освобождали только раз в день, в другой же его вывозили в кресле в зал, приковывали на коленях и процедура совершалась с должной тщательностью. Как-то, когда остальные были на занятиях, в палату вошла доктор Радек и остановилась у кровати Евгения. Она долго изучала лицо и тело пациента.

— Знаешь, похоже, ты стал настоящим рабом. Ведь ты понял, что в стационарном лечении нет удовольствия как такового, но ты воспринял все это как удовольствие?

Евгений кивнул.

— И если бы тебе предложили вернуться туда снова, ты бы вернулся? Даже зная, что не выйдешь назад?

Снова кивок.

— Так я и думала. Ты понял не только права и обязанности раба и госпожи, как они фиксируются в договорах. Нет, ты зашел глубже. Ты сделал выбор в пользу истинной рабской свободы и должен обрести ту взаимность, которой жаждешь. И здесь тебя уже нечему учить. Хорошо, что старшая сестра подсказала мне обратить на тебя внимание. А сейчас с тобой хочет поговорить твоя хозяйка. Не вставай и вообще не шевелись, ты слишком слаб.

После ее ухода в дверях появилась Ира в сопровождении старшей сестры. Евгений обязательно сделал бы попытку упасть на колени, но приказ доктора и собственная слабость сделали свое дело. Ира с интересом посмотрела на него.

— Здравствуй, Евгений! Ты изменился... И, кажется, к лучшему.

Сама она ничуть не переменилась, разве что как-то повзрослела и подобралась. Ира теперь чувствовала себя госпожой, ее следующий вопрос был чисто риторическим:

— Ты признал себя моим рабом? И готов повиноваться любому приказанию? Конечно, готов, и получишь от этого огромное удовольствие. Мы вроде бы нашли то, что искали. Это идеальные взаимоотношения. Теперь они подлежат разработке. Моя подруга (она указала на безмолвную старшую сестру) прониклась к тебе весьма серьезными чувствами. Она предложила, как тебя использовать после лечебницы. У одной ее знакомой есть потребность в рабе вроде тебя. Там ты должен будешь провести некоторое время, чтобы узнать, к чему привели все здешние уроки. Согласие на это я дала, поскольку некоторые условия очень благоприятны, способствуют даже отдыху после стационарного лечения. Сестра направит тебя туда по окончании курса. А я появлюсь попозже. Не могу еще сказать, когда точно... Твоего согласия не спрашиваю, знаю, что оно априорно — на все, что исходит от госпожи. Ты хочешь что-то сказать?

Евгений еле слышно прошептал:

— Я знаю... теперь... что такое любовь. И я...

— Я тоже люблю тебя, раб.

И тут Евгений понял, что превратился в раба бесповоротно, что назад пути нет, а путь впереди кажется истинным счастьем. Он полузакрыл глаза и благоговейно коснулся губами протянутой руки госпожи.

История пятая

Дочки-матери

О дальнейшем пребывании в клинике рассказывать, в сущности, нечего. Евгений понемногу оправился от «стационарного лечения», все так же посещал занятия и тренинги, его так же наказывали за малейшую провинность, а сестры так же пользовались его интимными услугами. Теперь к постоянным процедурам добавились клизмы, которые ставились раз в три-четыре дня и никогда не достигали катастрофической продолжительности. Кроме того, к груди Евгения теперь были привешены металлические колечки, к которым, опять-таки в качестве наказания, могли присоединяться довольно тяжелые грузы. Это касалось и пениса, хотя проколы на коже полового органа практически не использовались.

Двух пациентов палаты за это время сменили другие. Мамочка Романа забрала свое чадо, сочтя его воспитание завершенным. А супруга Олега решилась-таки на операцию, и ее мужу-рабу предстояло стать женщиной. Прощание с соседями было кратким: пара поцелуев, объятия — они знали, что вряд ли встретятся вновь за стенами лечебницы. Новые пациенты оказались столь же оригинальными: один из них, Андрей, был до одержимости влюблен в свою старшую сестру, считавшуюся его опекуншей и, чтобы избежать инцеста, полностью подчинившей себе юношу. Здесь она собиралась вышколить братца и передать впоследствии одной из подруг для рабского использования. От Андрея этого не скрывали, но любой приказ хозяйки он готов был принять.

Евгений подумал, не ждет ли и его самого нечто подобное, захочет ли Ира иметь раба постоянно. Но эти мысли оказались неожиданно безболезненны. Воля госпожи — ее воля, исполнение которой должно быть малой платой раба за внимание и дары, принесенные ему хозяйкой. И то, что решит в его отношении Ира, будет великим счастьем независимо от содержания самого решения. Всякая мысль госпожи о рабе — счастье для него. И с раздумьями о будущем Евгений расстался.

А тем временем настал день его выписки. На левой ягодице сестра-хозяйка сделала татуировку, на которой вывела имя хозяйки и год завершения обучения. А потом в одном из подвальных помещений на его лодыжке был закреплен тоненький обруч с датой и именем хозяйки. Процедурой руководила лично доктор Радек.

— Этот сплав очень стойкий, и ты вряд ли сможешь его распилить. Но если все же захочешь... Хотя вряд ли. Твой аттестат уже изготовлен, и он будет передан твоей хозяйке завтра. Устроим небольшое торжество.

Действительно, собрание по этому поводу оказалось незначительным: в присутствии двух свидетельниц-сестер Ира получила заверенный документ, Евгений занял свое место у ее ног на четвереньках, причем форма пациента оставалась на нем. Поводок и ошейник были аккуратно надеты, символизируя возвращение раба хозяйке. Теперь его наказаниями и поощрениями должна управлять она. Однако Ира тут же указала старшей сестре, что та может по-прежнему присматривать за ее рабом и регламентировать его поведение. Потом она обняла и поцеловала Евгения, предложила всем присутствующим выпить шампанского в связи с окончанием курса. Евгений пил из рук Иры, получая от ситуации несказанное наслаждение. Потом хозяйка простилась с ним:

— Отсюда поедешь туда, куда мы тебе обещали. Предупреждаю, что все приказы твоей новой хозяйки будут и моими приказами. Не стоит напоминать тебе о послушании, не так ли? Вот и хорошо.

Вскоре после этого она уехала. Не прощаясь, вслед за ней удалилась и доктор Радек. Старшая сестра сделала Евгению знак встать и следовать за ней. В качестве новой одежды она протянула ему легкое ситцевое платьице, крючки которого застегнула сзади, и белые панталончики, отделанные кружевами на бедрах и поясе. Больничную одежду сестры тут же забрали, выдали еще пару новеньких сандалий полудетского фасона. Чувствуя себя неловко в непривычной одежде, Евгений поводил плечами, пытаясь привыкнуть к ней. Старшая сестра подвела его к зеркалу в коридоре и оправила платье, привела в порядок волосы, сбив их в девичью челку.

— Ты выглядишь очень хорошо, можешь мне поверить — сама естественность и подчинение. Теперь поедем. Садись-ка в машину.

Евгений неловко спустился по входной лестнице и уселся в красивую закрытую двухместную машину. Женщина со шрамом на щеке села за руль. Перед ними отворили железные ворота, и петляющая среди холмов песчаная дорога повела вдаль. Некоторое время его теперешняя повелительница молчала, потом, отвлекшись от управления машиной, посмотрела на раба.

— Может быть, сначала тебе не очень понравится у тети Ванды, но придется привыкнуть ко всему, чего она от тебя может потребовать. Вряд ли тебя еще будут использовать таким образом — смею заверить, очень почетным и легким. Ире эта идея очень понравилась. Предупреждаю, Ванда может быть очень жестокой. Тебе не больно сидеть?

Евгений ответил отрицательно — задний проход совершенно зажил, ягодицы тоже не болели от последней порки.

— Это хорошо. Нет, все же заботиться о тебе было приятно. Мои хлопоты тебе еще придется искупить, но позже, гораздо позже. Пока проведу небольшой инструктаж. Тетушка Ванда нуждается в рабынях, но обходится рабами, которые выступают в качестве маленьких девочек, ее дочек. Вероятно, сейчас ты будешь единственной «дочуркой». И веди себя соответственно, не забывая полученных в клинике уроков. Я приеду и проверю твои успехи. Кажется, хочешь что-то сказать?

Получив разрешение, Евгений проговорил:

— Как я должен называть вас?

— Ах, это, — шрам от улыбки изогнулся, став менее угрожающим и уродливым. — Можешь называть меня Мэм-саиб. Знаешь, так индийские слуги именовали хозяек. В этом имени есть некая тайна. Но мы уже подъезжаем.

Машина стояла у подъезда шикарного особняка, пребывавшего в несколько запущенном состоянии. Мэм-саиб, взяв Евгения за руку, поднялась по лестнице и постучала в дверь кольцом в форме кокетливого банта. Отворилась одна створка, и в ней предстала худая, но мускулистая женщина, поклонившаяся прибывшей.

— Здравствуйте, мисс Джонс, — Мэм-саиб взглядом показала Евгению присесть в поклоне. — Я привезла с собой Женю, как обещала. Она жаждет познакомиться с тетушкой и пожить у нее некоторое время.

— Хорошо, — голос домоправительницы был ровным, а взгляд — оценивающим. — Я провожу девочку наверх. Вы не зайдете?

— Приеду попозже, — Мэм-саиб чмокнула Евгения в щечку и погладила по ягодицам. — Не скучай, Женя, будь послушной девочкой!

Мисс Джонс крепко схватила Евгения-Женю за руку и провела через полупустые и пыльные комнаты на второй этаж особняка, где все было обставлено не в пример лучше. Одна из дверей вела в детскую спальню, об этом говорили обои с рисунками, обилие мягких игрушек и стоявшая в углу кровать. Но здесь было некое несоответствие: деревянные решетки по периметру ложа предполагали наличие совсем маленького ребенка, а размер кровати говорил о противоположном. Евгений догадался, кому придется здесь проводить ночи. Но мисс Джонс совершенно не обратила внимания на удивление «девочки». Она открыла огромный платяной шкаф и выбрала одежду для гостьи.

— Девочки не должны одеваться как большие. Тебе больше подойдет вот это. Все твоего размера, специально подобрано. Переоденься сама.

Под наблюдением домоправительницы Евгений разделся и натянул на себя детские трусики с цветочками, коричневые колготки, майку и детский же сарафанчик — действительно его размера. Подведя его к зеркалу, мисс Джонс оправила поясок на сарафане и сочла туалет законченным. Где-то вдалеке прозвенел звонок.

— Хозяйка хочет тебя увидеть. Не забудь, что вежливые девочки должны называть ее «тетушка, мэм». Поняла?

— Да, — протянул Евгений.

— Да, мэм! Маленькие девочки должны быть вежливы! И старайся говорить помягче, тоном повыше, иначе звучит некрасиво.

В огромном кабинете, уставленном книгами и шикарной мебелью, их ожидала сама «тетушка Ванда». Это была зрелая женщина лет сорока-сорока пяти, полная и высокая. Длинные светлые волосы и большие голубые глаза дополняли облик «доброй тетушки», которая приветствовала их:

— А, Женечка, здравствуй! Я много слышала о тебе. Раньше ты была очень непослушной, а теперь, кажется, можешь вести себя в обществе.

— Да, тетушка, мэм, — ответил Евгений, стараясь говорить неестественно, почти пискливо. Хозяйка осталась довольна.

— Как тебе нравится наш маленький домик?

— Очень красивый, тетушка, мэм.

— Да, действительно. Здесь много всего для тебя есть — игрушки, книжки, развлечения. Возьми конфетку!

Из рук тетушки Евгений принял леденец, поблагодарив.

— А теперь отдохни с дороги. Мисс Джонс, проводите Женечку в спальню.

В уже знакомой ему комнате предстояло очередное переодевание. Евгений обнаружил, что лечь придется не в деревянную кровать, замеченную ранее, а в стоявшую в углу гигантскую колыбельку, полную теплых одеял и подушечек. И еще он понял, что хочет спать и хочет в туалет.

— Мэм, — произнес он плаксиво, — не могла бы я сходить в уборную?

— Что ты, глупенькая, — рассмеялась мисс Джонс, — таким маленьким девочкам можно ходить только на горшочек! А сейчас тебе надо баиньки. Чтобы не случилось неприятности, наденем вот что.

Она извлекла из шкафа эластичный подгузник на липучках, которые были тут же застегнуты на бедрах Евгения, не успевшего даже удивиться. Мисс Джонс, подняв его руки над головой, напялила сверху розовенькую рубашку-распашонку, всю в кружевах и веревочках, завязала у подбородка и на поясе. Затем скрыла волосы Евгения шелковым чепчиком. В руках мисс Джонс таилась недюжинная сила. Это полусонный Евгений понял, когда его подхватили на руки, пару раз качнули и опустили в колыбельку. Он почувствовал, как его укрывают, как заботливо поправляют подушки и подтыкают одеяло. Он боролся со сном и сопротивлялся естественному желанию облегчиться, но мочевой пузырь был полон, и погружаясь в сон, Евгений почувствовал, как струйка бьет на подгузник.

Он проснулся несколько часов спустя, у колыбели уже дежурила мисс Джонс. Рядом стояла и сама тетушка, которая заулыбалась.

— Девочка проснулась и, наверное, хочет покушать. Поднимите ее, мисс Джонс.

Вторая женщина вынула Евгения из колыбели и заметила, что подгузник мокрый.

— Женечка описалась, ее надо перепеленать.

С этим тетушка Ванда согласилась:

— Да, рано ее освободили от пеленок, слишком рано. Агу, моя маленькая!

И она повела указательным пальцем перед лицом Евгения, уже уложенного на стол рядом. С него сняли одежду, приподняли и постелили снизу теплую фланелевую ткань, которой теперь были обернуты бедра. Затем наступила очередь экстравагантной рубашонки голубого цвета, и сандалий, которые тетушка собственноручно застегнула у него на ногах.

— Теперь Женечка, наверное, хочет покушать? — окончательно потерявшийся Евгений не мог противиться и произнес согласительную формулу. Тогда на свет появился рожок с молоком, немедленно поднесенный к его губам.

— Соси, маленькая, приятного аппетита!

И он зачмокал губами, а белая жидкость из рожка протекала в горло, отрезвляя от сна. Скоро Евгений окончательно освободился от действия снотворного и успокоился. Тогда рожок от губ убрали, вместо него появилась большая резиновая соска.

— Чтобы быть послушной девочкой и вести себя тихо, тебе стоит носить в ротике это, если не кушаешь! — пришлось приоткрыть рот, и туда вставили давно забытый предмет. — Теперь можно и побегать. Поставьте девочку на ножки.

На полу Евгений обнаружил, что толстый слой фланели мешает выпрямить ноги, и он мог перемещаться либо на манер младенца, бегая на полусогнутых ногах под смех и радостные замечания женщин, либо на четвереньках.

— Совсем уже большая девочка! Мисс Джонс, выведите ее погулять в парк. Только наденьте фланелевую рубашку потеплее!

После этих приготовлений Евгений оказался на детской площадке, где находилось немало снарядов. Устроено это было с умыслом. Мисс Джонс следила, чтобы «девочка» как следует занималась, и таким образом «детки» тетушки Ванды поддерживали форму, несмотря на то, что большую часть дня вели пассивный образ жизни. Проследив, чтобы воспитуемая «наигралась» вдоволь, домоправительница отвела Евгения на ужин.

В столовой его усадили на «детский» (только не по размеру) стульчик, позволявший только вертеть головой и шевелить руками и ногами, и накормили с ложечки — впрочем, сытной и почти взрослой пищей. Затем были вечерние игры с кубиками и головоломками в гостиной, за его успехами с умилением наблюдала тетушка Ванда. Потом она лично уложила Евгения в колыбель и предложила посмотреть книжку с картинками. Это оказалось удивительное издание на тему детского секса. Все картинки были либо сделанными на компьютере, либо просто очень реалистичными рисунками. Но рассказывалось в «Крошке Энни» о том, как несколько взрослых мальчиков приучили совсем маленькую девочку к физической любви и как ей это понравилось. Тетушка подолгу растолковывала каждую картинку, и ей удалось достичь соответствующего эффекта: пенис Евгения приподнял распашонку и удостоился внимания женщины.

— Что ты, маленькая, волнуешься? Соска тебя не успокаивает, но, может быть, сися успокоит?

Огромных размеров грудь закрыла от Евгения все остальное. Он взял сосок в рот и начал имитировать те же движения, которые недавно испробовал на рожке с молоком. В это время сильные руки тетушки занялись его половым органом. При этом она не переставала обращаться с ласковыми фразами к «девочке», пока Евгений не кончил. Тетушка вытерла его фланелевой тряпочкой, сунула в рот все ту же резиновую соску и позвала мисс Джонс:

— Надо будет спеленать Женечку на ночь, а то она как-то волнуется.

— Хорошо, мэм.

На Евгения поверх слоя фланели обернули еще один, потом тонкое одеяльце, и перевязали получившуюся упаковку в точности так, как пеленают младенцев. Обе женщины знали свое дело досконально, он почувствовал, что может только слегка изгибать туловище, что он абсолютно беспомощен и находится во власти качающей его на руках «тетушки». Но укачивание продолжалось недолго. Убедившись в надежности пеленок, хозяйка уложила свою жертву в колыбель и сказала мисс Джонс:

— Почитайте Женечке еще немножко, пусть засыпает.

И, качая колыбель одной рукой, домоправительница продолжала чтение скабрезной книги. Евгений чувствовал возбуждение, чувствовал как тугая фланель то сжимала, то разжимала его пенис, как волна страсти захватывает его. А тихий голос мисс Джонс рождал все новые возбуждающие картины, каждое движение колыбели вело к сладостному напряжению и к пытке неудовлетворенности. Потом мисс Джонс нагнулась над ним:

— У тебя все хорошо, Женечка? Сейчас проверим.

И начала гладить ладонью поверхность фланели, как будто расправляя ее. А внутри, в тесном и теплом пространстве, придавленный пенис Евгения стал источником настоящей муки. У него произошла эякуляция в тот момент, когда рука мисс Джонс в очередной раз коснулась холмика в нижней части живота. Сперма оседала внутри, на пеленках, казалось, что это было величайшим облегчением для него. Пенис опускался, но рука мисс Джонс не оставляла своих внешне хаотичных движений. Следующий оргазм пришел нескоро. Евгений пытался закричать, но вытолкнуть особым образом изготовленную соску ему не удавалось. Наслаждение стало настоящей болью, поскольку он бессилен был его удовлетворить. Возбуждение от ритмичных движений, от похабных историй, от давления фланели и от ласк руки сливалось воедино. Помешать, увернуться Евгений не мог и исходил спермой, чуть не плача и ощущая себя настоящим младенцем в момент первого сексуального возбуждения. Второй оргазм был последним, больше ему не удалось бы вынести, эрекция и так прекратилась, хотя вялый член и реагировал по-прежнему и даже сильнее на все раздражители. Мисс Джонс, похоже, поняла это. Она ограничивалась только раскачиванием колыбели. И Евгений, так и не успокоенный и неудовлетворенный, несмотря на оргазмы, погрузился в беспокойный «мокрый сон», поскольку возбуждение не проходило.

Наутро его распеленали и накормили молоком из рожка, причем хозяйка заметила:

— Смотрите, девочка опять намочила пеленки! Все-таки она не очень хорошо воспитана для такого приличного дома. — Потом тетушка и мисс Джонс вышли, оставив полуодетую «девочку» на столе. Рука Евгения тут же скользнула под распашонку: вероятно, в молоко что-то добавляли, потому что пенис вновь стоял, как будто не было ночных мучений.

Он начал неистово мастурбировать, но закончить ему не дали, тут же вошли обе женщины, очевидно, караулившие за дверью. Раздался суровый голос хозяйки:

— Вы только посмотрите! Наша Женечка совсем не умеет вести себя в приличном доме. Разве можно так среди бела дня?!

Она шлепнула Евгения по рукам и натянула на него трусики, нимало не смущаясь вздыбленного члена.

— Придется примерно наказать малышку.

— Да, мэм, — раздался ровный голос мисс Джонс.

— Приведите ее ко мне через десять минут.

И тетушка вышла. Домоправительница молча надела на Евгения маечку и платье, натянула коготки и сандалии и повела в кабинет. Здесь тетушка Ванда пристально посмотрела на свою воспитанницу.

— Ты очень нехорошо себя вела и будешь примерно наказана. Для начала пойми, что своей писей нельзя играть, это нехорошая привычка. Вот если старшие позволят или сами захотят помочь тебе, это можно. А ты, решив, что после вчерашнего приема тебе все в этом доме сойдет с рук, жестоко заблуждалась. Подойди-ка сюда. Вот смотри, что ждет всех непослушных девочек.

Она показала Евгению массивную деревяшку, очень аккуратно выточенную и специально предназначенную для шлепанья, затем сдвинула свою юбку вверх и уложила жертву на свою голую ногу так, что лицом Евгений упирался в другое бедро, а ногами и руками — в пол. Тетушка спустила с него колготки и трусики и несколько раз шлепнула рукой:

— Можешь поплакать, это помогает. А я буду наказывать. И не забывай вслух считать удары.

То, что последовало далее, шло в сравнение с самым серьезным наказанием у прежних хозяек. Удары деревяшки ложились аккуратно, била тетушка с огромной силой, а звук шлепка был очень громким. Евгений громко вел подсчет ударам, пока не обнаружил, что боль от задницы распространяется по всему телу. Тут он почувствовал, что действительно готов заплакать. Следующие числа назывались тише, а потом раздался всхлип. После тридцатого удара он заревел по-настоящему, но хозяйка не сбавляла темпов и напоминала о счете, который продолжался шепотом и сопровождался просьбами и мольбами. Но женщина была неумолима:

— Напроказила — теперь получай свое! Будешь знать впредь.

Евгений был готов кончить — тренировки в клинике не прошли впустую. Ягодицы вспухли и горели, а тетушка не знала усталости. Ее массивное бедро нисколько не вздрагивало под тяжестью жертвы. И Евгений нашел выход. Поскольку ноги тетушки были широко расставлены, его лицо находилось в непосредственной близости от промежности хозяйки. И «девочка», повернувшись, начала нерешительно поглаживать языком полуобнаженный низ живота. Он отрывался только для подсчета ставших более редкими ударов. Ласки языка понравились его мучительнице, и она чуть-чуть развернула свою жертву. Рот Евгения почти пришел в соприкосновение с половым органом тетушки Ванды. И тут шлепки прекратились. Евгения поставили на ноги со словами:

— Пожалуй, достаточно. Этот этап закончен. Ну, скажи теперь тетушке спасибо!

— Спасибо, тетушка, мэм, — со слезами на глазах прошептала жертва.

— Дай-ка я тебя поцелую, Женечка, — после прикосновения губ к щеке тон снова стал серьезным. — Но мы должны продолжать. Мисс Джонс, поставьте девочку на горох.

В углу действительно был насыпан сухой горох, и Евгений должен был опуститься на колени (колготки ему не надели). При этом нужно было обеими руками удерживать платье над головой. Первые минуты это казалось совсем несложным, но потом боль в коленях усилилась, а руки ослабели. Всякая попытка опустить их немедленно вызывала гневный окрик мисс Джонс:

— Куда это?! Держи руки на голове и платье не выпускай!

Евгений по-настоящему плакал, но при этом отдавал себе отчет, что всякое сопротивление бессмысленно и вызовет только худшее наказание. Кроме того, могучие женщины явно были сильнее своего раба. Повиновение же казалось легким и заманчивым выходом. Это было исполнение приказа хозяйки, что само по себе доставляло огромное удовольствие. Вдобавок мисс Джонс начала охаживать ремнем все еще болевшую попку, поникший было член снова встал. Удары были не сильные, но вполне достаточные, чтобы Евгений кончил, забрызгав спермой пол. Тетушка с наслаждением погладила его по голове.

— Ну что, моя маленькая, тебе нравится на горохе? Сейчас коленкам будет побольнее, но тебе удастся отвлечься. Мисс Джонс, вставьте Женечке свечку.

Евгений почувствовал, как сильные пальцы раздвигают его ягодицы и вдвигают в задний проход медицинскую свечу. Вскоре он ощутил в анусе сильное жжение, соединившееся с болью от гороха. Он захныкал:

— Тетушка, пожалуйста, простите меня, мэм!

Но женщина была неумолима.

— Женечка, пойми, что наказание — для твоего же блага. Когда я сочту, что достаточно, я тебя прощу. Пока еще рано.

Вскоре ко всем прочим мучениям добавилось жжение от свечи. Евгению отчаянно хотелось в туалет, и в этом они признался тетушке со слезами на глазах. Его повиновение и плач наконец смягчили хозяйку и она пододвинула «девочке» горшок. Евгений, почти потерявший ориентировку от неприятных ощущений в анусе, поспешил справить нужду, нимало не смущаясь вниманием двух дам. И был за это вознагражден.

— Ты осознала свою вину, Женечка?

— Я больше так не буду, тетушка, мэм. Пожалуйста, простите меня.

— Ну, на сегодня достаточно, — полная рука погладила его по голове. — Мисс Джонс, оботрите девочке попку и можете отвести ее погулять.

Следующие дни прошли более спокойно. Женщины купали его, кормили, выводили на прогулки, но поводов к наказанию больше не было. Евгения больше не пеленали на ночь, хотя и надевали подгузник и заставляли ходить на горшок. Вечерами тетушка читала ему все более скабрезные истории, но терпеть сексуальный голод более не приходилось, по знаку хозяйки за дело принималась мисс Джонс. Ее ловкие пальцы и тонкие губы приносили Евгению желанное облегчение. Затем чтение продолжалось, пока снова не наступала эрекция. Впрочем, такие сеансы не были длительными — иначе Евгений недолго бы их выдерживал. Пару раз его сильно отшлепали рукой, но по сравнению с предшествующей экзекуцией самые сильные шлепки казались отдыхом. Еще раз стоял он в углу, но не на горохе. Хотя попку немилосердна жгла вставленная внутрь свеча, он получил настоящее удовольствие от ситуации, как будто снова оказался в раннем детстве и все его поступки контролирует взрослая женщина, которая может наказать и приласкать, которая полностью управляет своей «девочкой».

Евгений так и не понял, в самом деле «тетушка Ванда» считает его девочкой или просто играет роль. Очень уж эффектным было это актерство, возможно, оно переходило в настоящее безумие. Мисс Джонс просто подыгрывала хозяйке, хоть и называла его только Женечкой. Но даже если Евгений оказался одним из объектов маниакальной страсти, ничего особенно ужасного он в этом не видел. Сама жертва испытывала огромное удовольствие от полного контроля, а женщина реализовывала гипертрофированный материнский инстинкт, повелевая «ребенком». Обеим сторонам такие взаимоотношения, основанные на добровольном согласии, давали и психологическую, и физическую разрядку, не говоря уже о сексуальных радостях (глядя на «девочку», Ванда неоднократно ласкала себя и постоянно испытывала возбуждение). Так что раб был искренне благодарен старшей сестре, привезшей его сюда. Но его роль в доме тетушки еще не подошла к концу.

Однажды Евгения переодели в красивое праздничное платье, сменили белье. При этом мисс Джонс заметила:

— Сегодня у нас будут гости, Женечка, и тетушка тебя с ними познакомит. Так что веди себя прилично, будь хорошей девочкой.

Действительно, к особняку подъехали несколько машин, внизу раздался шум, производимый вошедшими, и вскоре Евгения препроводили в гостиную. Здесь он застал небольшое общество и от удивления даже поклонился с некоторым опозданием. Ведь посмотреть было на что.

Дама в глухом черном платье с вуалеткой была Мэм-саиб. Она улыбнулась, взглянув на растерянность Евгения, но осталась сидеть в кресле у камина. Зато две другие женщины сразу же подошли к нему. Чем-то они были похожи, обе могли бы быть матерями многочисленных семейств, но таковыми, кажется, не являлись. Тетушка Сара и тетушка Марина сразу же познакомились с Женечкой. Высокие, массивные дамы (вторая чуть выше и полнее первой), блондинка и брюнетка, они засыпали Женечку вопросами: как ей здесь нравится, какие платьица она любит, хорошая ли она девочка и много ли ест конфет. Потом тетушка Марина предложила познакомить ее с другими девочками и тут же проводила в соседнюю комнату.

Здесь Евгения ожидали две таких же, как и он, «послушных девочки». Юноши были мастерски перевоплощены под четким женским руководством. Им было под двадцать, но казались они совсем детьми, несмотря на рост и телосложение. «Ирочка» и «Светочка» были образцовыми воспитанницами. У одной волосы собраны в косички, у другой в пучок на затылке. «Света» облачена в яркий комбинезон, «Ира» в платьице с высоким воротником, явно скрывавшим ошейник. Наконец Евгению представилась возможность встретиться с другими рабами, играющими сходные роли. Тетушки с удовольствием следили за их знакомством, затем уселись тут же пить чай. «Девочки» старались имитировать детский разговор — о куклах, игрушках, сладостях и прочей ерунде. «Ира» заявила, что ни у кого нет такой игрушки, как у нее, и продемонстрировала свое сокровище — большеглазую блондинку стандартной формы. Однако ротик куклы явно не был декоративным, а огромные эластичные губы хранили следы недавнего использования. Не оставалось сомнений в сексуальном предназначении игрушки. Это «Ира» тут же и доказала:

— Тетушка, могу я поиграть с ней?

— Конечно, милая, покажи другим девочкам, какая ты умница!

Задрав подол, юный трансвестит медленно приспустил колготки и показал всем эрегированный пенис. Тетушки умилились, а «Ира», усевшись на полу, поднесла губки куклы к своему члену. «Девочка» сладострастно вздыхала и получала удовольствие. И хозяйки, и рабы завелись от этого спектакля. Рука «тетушки Ванды» скользнула под юбку и начала энергично поглаживать клитор. Возбуждение нарастало, Евгений сам чувствовал это. И тут к нему подошла «Света».

— Мамочка, можно мне помочь Женечке?

— Конечно, очень мило предложить это, моя маленькая, — ответила тетушка Сара.

И тут же жаркие губы коснулись колготок Евгения, не по-детски сильные руки сняли с него трусики, и еще один вздыбленный член предстал взорам окружающих. Но его партнер зря времени не терял и начал медленно ласкать губами новую «игрушку». Евгений прикрыл глаза, забывая об окружающем мире, и весь отдался ласке. Неважно, кто именно ласкал его, важно взаимное удовольствие и общая радость. Когда он кончил, «детские» губы аккуратно облизали всю сперму, а трусики были надеты вновь. Можно было открыть глаза. Все дамы как раз приводили себя в порядок. «Ира» тоже закончила свои игры и ставила куклу на место. «Девочки» удостоились похвал за свою сообразительность, а за столом (усадили их за отдельный столик на детские стульчики) получили по дополнительной порции сладкого. Дамы восторгались их успехами, Мэм-саиб и еще одна, ранее не замеченная Евгением женщина, им вторили. Незнакомка явно приехала с Мэм-саиб и разговаривала большей частью с ней, почти не поднимая на собравшихся глаз. Это была природная блондинка с аристократическими чертами лица, с изящными губами и белой кожей. Евгений, приглядевшись, узнал в ней одну из сестер клиники доктора Радек. И это тоже было источником радости: он вспоминал не о пытках, а о своем повиновении и улыбался ему. Но тут обед кончился, и «девочек» вновь позвали играть. Почти тут же раздалось предложение «Светы»:

— Давайте поиграем в больницу! — Все трое переглянулись и увидели, что хотят одного и того же — снова оказаться в полностью подчиненном положении, стать пациентами госпиталя для рабов, и это будет для них высшим счастьем. Так казалось в тот момент и Евгению.

Сестра только и дожидалась этого. Она раздала «девочкам» белые халатики и маски, а дамы уселись в кресла поближе и начали наблюдать. Спектакль этого стоил.

Пациентом оказался Евгений, двое других внимательно ощупали его тело. «Ира» подняла платьице, сняла с «Женечки» колготки и уткнулась носом в попку. Юркий язычок ощупывал все складки заднего прохода, и Евгений вздрагивал от возбуждения. Потом «доктора» вновь надели маски и, посовещавшись, решили начать лечение. Та же сестра вкатила давно знакомую Евгению портативную клизменную установку и ложе для пациента. Обнаженного ниже пояса Евгения уложили туда, и «девочки» начали хозяйничать. Резиновый шланг был вставлен достаточно глубоко, а промывание оказалось длительным. Евгений начал вырываться, его привязали потуже, затем решили «дать наркоз». Повязка, слабо пропитанная эфиром, снотворного действия не оказывала, но замедлила все действия и реакции пациента. Движения его утратили решительность, и боль от клизмы притупилась. Когда клизму вынули, результат не заставил себя ждать. Все улыбались и хвалили «девочек» за успех «лечения». Евгению позволили немного отдохнуть, в это время им занялась тетушка Ванда, приводя свою девочку в порядок. С помощью мисс Джонс это удалось сделать достаточно быстро. Клизма была не такой уж сильной, просто поставили ее неумело и оттого болезненно. Евгений уже мог сидеть, когда «Ира» и «Света» произвели его повторный осмотр. Они решили, что лечение завершено, но пациент должен постоянно принимать лекарство.

Евгений догадывался, что и эта деталь будет сексуальной. Фантазия «девочек» была не нова: «Света» уложила в горшочек марлевый тампон, пописала у всех на глазах, а мокрую марлю вложили в рот Евгению. В довершение всего он должен был непрерывно сосать соску. Вкус мочи сохранялся во рту постоянно, но к нему Евгений привык и по-прежнему испытывал удовольствие от своего унижения.

После небольшого перерыва общество вернулось в гостиную. Здесь развлечения продолжились: дамы начали пеленание своих подопечных. Все три «девочки» превратились в абсолютно беспомощных младенцев, лишенных всякой свободы движений из-за одеял и фланели. Впрочем, «тетушки» всячески о них заботились: гладили, ласкали, целовали, давали сосать грудь (для этого все обнажились по пояс, открыв поражающих размеров телеса), наконец, ласкали скрытые фланелью пенисы жертв, пока спеленутые «младенцы» не кончили, задыхаясь от возбуждения. Их не спешили освободить, женщины долго сравнивали достоинства и недостатки своих игрушек, но отдать кому-то предпочтение не решились. Евгений, закутанный в пеленки, не мог расслышать всего, но несколько реплик разобрал. И в особенности то, что сказала Мэм-саиб незабываемым резким голосом:

— Видимо, лучшей следует признать ту малышку, в которой наиболее развита способность к подчинению. Именно к подчинению, а не к повиновению. Раб знает, чего и когда хочет госпожа, и действует в соответствии с этим. Точно также и девочка должна на интуитивном уровне опережать свою «мамочку», чувствовать, когда ее слушаться, когда — получать наказание. И так далее. Ведь вы диктуете им права, но значительную часть ситуации контролируют как раз они. Впрочем, нам пора.

Она поцеловала Евгения на прощание. Тетушки тоже чмокнули его в щечку и удалились. Их «девочки» были уложены в большие коляски, где как раз умещался спеленутый «младенец», и увезены по домам. А тетушка Ванда занялась сменой подгузника своей измученной «девочке». Она осталась довольна успехами Женечки и еще раз устроила показательные выступления.

Теперь были приглашены дамы, еще только собиравшиеся завести «девочек». И хозяйка задалась целью убедить их в целесообразности этого поступка. Евгений должен был произвести наилучшее впечатление. В платьице с оборками, в белом чепчике и тугих колготках, скорее открывавших мужской орган, он сидел в кроватке и, держась за стенки, сосал соску и взирал на пришедших. Три женщины, абсолютно не похожих друг на друга, пришли к одному решению: свою агрессию, направленную против мужчин, они должны снимать, управляя послушными «девочками», покорными и нежными. Такие «дети» оказывались неплохим терапевтическим средством, очищающим и несущим положительные эмоции.

Старшая из дам, тетя Ира, тут же приласкала Евгения. Ее пальцы так неистово тискали член, что подопечный спустил прямо на колготки. Это послужило поводом к ритуалу пеленания. Однако сначала дамы захотели рассмотреть Евгения во всей красе и примерить на нем свои подарки: «детские» панталончики, комбинезон и ночную рубашку. От нескольких переодеваний Евгений снова возбудился, а незаметные ласки мисс Джонс позволили ему кончить. За такое непослушание «девочку» тут же решили наказать. Шлепали по очереди, перенося с колен на колени. Евгений пребывал в состоянии непрекращающегося возбуждения. Ведь он еще и сосал грудь у всех гостий, и возбуждение подопечного передалось им более чем сильно. В конце концов решили поступить так: три дамы, уложив Евгения во весь рост, шлепали его по попке и спине, в то время как голова «девочки» покоилась между ног четвертой «тетушки». Женщины менялись местами, и к концу порки ягодицы Евгения покрылись синяками, а рот — соком всех дам, которые тут же пожалели свою жертву.

Евгению сделали мягкий компресс, потом присыпали ягодицы тальком и аккуратно спеленали. На прощанье тетя Ира, присев у кроватки жертвы, посикала, перелила мочу в рожок и покормила «Женечку». Он не без удовольствия глотал урину, наблюдая, как три женщины готовы кончить от одного вида полностью подчиненного и ставшего девочкой юноши. Они дружно объявили тетушке Ванде, что таких «младенцев» заведут в ближайшее время и будут очень рады получить от нее рекомендации и советы.

Эффект был разительным: его хозяйка преисполнилась самодовольства и стала постоянно заботиться о своем сокровище. Это привело к полному растворению воли Евгения в «материнской» любви. Несколько дней он проводил в колыбели в пеленках, развлекаемый соской, погремушками, грудью тетушки, ее сказками и ловкими пальцами мисс Джонс. Он чувствовал, что утрачивает собственное «я», погружаясь в растительное младенческое существование, и нисколько не переживал из-за этого. Погулять на площадку его выводили на некоторое время, вполне достаточное для сохранения физической формы, а большего Евгений и не желал. Он настолько вернулся назад, что освоился и с подгузниками. Теперь для того, чтобы справить нужду, не следовало бороться с возрастным инстинктом самостоятельности. Настроившись, он мог освободить мочевой пузырь, пребывая в пеленках. И даже этот акт стал истинным удовольствием.

Евгений был бы счастлив забыть об окружающем мире и пребывать в этом полуразумном состоянии, отдаваясь инстинкту телесного удовлетворения. Все прочие заботы казались ненужными и ненастоящими, а повсюду была любовь, мягкая, всесторонняя, гармоничная. Иногда, впрочем, тетушка меняла стратегию обращения с ним. Евгений превращался в сравнительно «большую девочку», резвящуюся по всем дому, носящую забавные детские платьица и обувь. При этом в его обязанности входило помогать тетушке с рукодельем и исполнять под руководством мисс Джонс несложные домашние работы. Тогда обычным было вечернее наказание — по существу, легкое, своего рода напоминание о прежнем рабстве.

Но на пару дней тетушка Ванда превратила его в настоящую «девочку-рабыню», таскала за собой на поводке, кормила из тарелки на полу и заставляла постоянно вылизывать свои ноги и обувь. В эти дни наказания ужесточились, вплоть до строгой порки ремнем, вызвавшей у Евгения оргазм. Вполне естественным считалось и поедание испражнений обеих женщин, их полное сексуальное обслуживание. Видимо, его хозяйка была искушена в таких забавах, но они ей давно наскучили. Она сняла с «девочки» ошейник, переодела Евгения в подгузник и снова накрепко спеленала.

Продолжалось это довольно долго, и жизнь за пределами дома начала казаться ему чем-то нереальным и невозвратимым, как и другие люди. Но однажды Евгений вновь услышал голос — знакомый голос Мэм-саиб. Она вошла и осмотрела колыбель, затем многоречиво поблагодарила тетушку Ванду, закончив так:

— Женечке пора уезжать, она у вас достаточно погостила, ее ждут дома. А к вам, наверное, скоро приедет совсем юная дама. И надолго. Ведь вы рады будете с ней познакомиться?

— Конечно, разумеется, — заворковала хозяйка дома. — Женечки мне будет не хватать, но она, конечно, мне не принадлежит.

Тетушка шумно расцеловала Евгения и попрощалась с ним:

— Счастливого пути тебе, маленькая! Ты будешь совсем взрослой девочкой и, наверное, про нас забудешь. Но маленькую памятку я тебе оставлю. — Она надела на шею юноши шнурок с резиновой соской. — Когда тебе будет тяжело или страшно, возьми это в ротик и соси, соси. Тогда ты вспомнишь свою любящую тетушку и свое детство. И все станет куда проще.

Мисс Джонс, не говоря ни слова, раздела Евгения и облачила его в ту девичью одежду, в которой он прибыл к тетушке. Затем раб был за руку отведен на крыльцо, где уже ждала открытая машина Мэм-саиб с заведенным двигателем.

История шестая

Лесбийские оргии

Автомобиль миновал холмы, вылетел на шоссе и направился к городу. Женщина за рулем молчала, не открывал рта и Евгений, еще полный недавних впечатлений. Его проколотые соски и пенис, казалось, еще хранили тепло фланелевых пеленок, но об этом, вероятно, придется забыть. Недаром Мэм-саиб назвала пребывание у тетушки Ванды только отдыхом перед настоящим рабским существованием. И суровое выражение ее лица только подтверждало серьезность намерений. Евгений шумно вздохнул, и тут же рука женщины опустилась на его промежность и погладила окрепший член.

— Ты многое усвоил, пока был девочкой, — улыбнулась она. — Но сейчас начнутся более суровые испытания. Сейчас поговорим с твоей хозяйкой. Не правда ли, тебе не терпится с ней встретиться?

Образ Иры с неожиданной яркостью преследовал Евгения, пока автомобиль мчался по улицам города и остановился у знакомого подъезда. Мэм-саиб вышла из машины и открыла ему дверцу.

— Что же ты сидишь? Вставай и пошли, хозяйка тебя ждет.

Евгений поначалу не задумывался о том, в какой он одежде. Но проделать путь через весь двор к дому пришлось в образе девочки — таково было пожелание. И он старательно вышагивал в своих белых сандалиях, пригладив непокорные волосы. Женщина с улыбкой наблюдала за его стараниями и в подъезде поздравила с удачным применением навыков. Мэм-саиб оглядела его платье, не нашла никаких недостатков и вошла в лифт. Здесь с ними ехали соседки Иры, впрочем, не признавшие ее прежнего приятеля в одетой по-детски девушке, которую сопровождала строгая тетушка.

Дверь в квартиру была открыта, Ира вновь ждала их в гостиной. Евгений тут же опустился на колени и облизал пальцы ног своей хозяйки, рассеянно потрепавшей его по голове. Она тут же предложила гостье сесть, а Евгению приказала встать на четвереньки. На спину его был водружен поднос с напитками, дамы налили шампанское в бокалы и, отпив, поставили на спину раба, проверяя его устойчивость в качестве столика. Мэм-саиб в это время рассказывала Ире об успехах ее подопечного, не скрывая самых бесстыдных подробностей.

— Раб прекрасно освоился с ролью послушной девочки, впрочем, и младенец из него вышел очень послушный, хотя и легко возбудимый. Ему очень понравилось у тетушки, она составила подробный отзыв о поведении, но этот документ вряд ли понадобится.

— Да, — кивнула Ира, — я и сама вижу, как хороша Женечка. Но и мужское обличье раба ничуть не хуже.

— Как ты думаешь в дальнейшем его использовать? — неожиданно серьезно спросила гостья. Евгений даже слегка приподнял голову, настолько его взволновал вопрос. Ира, впрочем, тоже не осталась равнодушной и долго раздумывала, оценивающе глядя на раба.

— Я пока не очень уверена. Думаю устроить его на работу, одна из знакомых очень заинтересована в подобном сотруднике. В свободное время Евгений по-прежнему будет служить мне или тем, кому я захочу его предоставить в распоряжение. Может, появятся и более конкретные планы, но пока...

Мэм-саиб перебила ее:

— Я веду к тому, что ты не решила, сколь долго будешь его хозяйкой. Возможно, Евгений достоин настоящего использования, но как решить, идеальный это раб или нет? Мне очень нравится его склонность к подчинению, и я была бы не прочь на некоторое время взять Евгения себе, если, конечно, у тебя нет серьезных на него планов.

— Конечно, ты столько сделала для этого раба, что можешь сколько угодно пользоваться им.

— Ловлю на слове. По первому требованию я его верну, а пока пусть пройдет неплохую дополнительную школу. Будет небесполезно.

Ира согласилась с этим предложением и гостья откланялась, обещав приехать за Евгением завтра. А хозяйка, заперев за ней дверь, вернулась в гостиную и сделала Евгению знак раздеться и голым улечься у ее ног. Она не отрываясь смотрела на раба.

— Вот ты и снова здесь. Конечно, ты уже настоящий раб, но ведь остался и прежний Евгений, интересный и забавный. Просто теперь он подчинен и все его силы (замечу, немалые) волей госпожи направлены в нужное русло. И ты можешь не метаться, а двигаться прямо к цели, — она вновь надела на него ошейник и натянула поводок. — Знаешь, ведь я ни разу тебя не наказывала собственноручно, всегда через чье-то посредство. И как-то не нуждаюсь в этом, ведь ты достаточно вышколен и не совершаешь ошибок. Этому может только завидовать всякая хозяйка, которая не любит насилие как таковое, которой достаточно подчинения раба. Ведь ты хотел именно такую?

— Конечно, — ответил Евгений. — Ты именно такая, я всегда это знал. Как знал, что есть и другие.

— Да, ты все понимаешь. Наверное, заметил, насколько неравнодушна к тебе Мэм-саиб. А уж ее-то трудная судьба отучила от мужского общества, казалось бы, навсегда. И вот пожалуйста, нашла идеального раба и очарована им. Может, подарить тебя ей?

Евгений не спешил отвечать на насмешливый вопрос хозяйки, потом на поощрительный взгляд откликнулся:

— Мне действительно доставит удовольствие исполнить любое твое желание, поскольку оно будет высказано. И я стану даром любой другой госпоже. Даже навсегда. И буду счастлив.

— Ты все правильно понял, может, даже слишком правильно. Но я не хочу с тобой расставаться, ибо нашла идеальную для себя пару. И в то же время нужно что-то еще. Тебе ведь тоже казалось так? И ведь у других хозяек, как бы ни была велика твоя покорность, ты все равно мечтал о возвращении ко мне?

Евгений кивнул. И сомнения Иры, и ее мечты были ему понятны и близки. Хозяйка это оценила. Вечером Евгений лежал на ее постели в ногах, поглаживая ступни хозяйки для расслабления перед сном. Здесь он и уснул, так и не удостоенный более интимных ласк. А утром, съев приготовленный рабом завтрак, Ира ушла. Примерно через час появилась Мэм-саиб и предложила Евгению вновь одеться в девичий костюм. Они вышли из дома, но ждала их уже другая машина, закрытая и старомодная. Евгения усадили на заднее сиденье, здесь же поместилась и его новая хозяйка. В шоферском же кресле восседала девушка в черном полувоенном кителе и черных очках, никак не отреагировавшая на их появление, но по первому знаку Мэм-саиб рванувшая автомобиль с места.

Евгению завязали глаза, чтобы он не мог разглядеть дороги. Когда они вышли из машины, он рассмотрел ряд коттеджей — вероятно, где-то на окраине города. Машина въехала в подвальный гараж, а пассажиры поднялись по ступенькам к зарешеченной двери. Открыла им миловидная девушка, облаченная в форму на манер школьной: коричневое платье, белый накрахмаленный передник, заколка в волосах, туфельки без каблуков. Но платье было очень коротким, на ногах были немного вычурные ажурные чулки, плохо скрывавшие рубцы. Евгений, опустивший глаза вниз, был уверен, что перед ним одна из рабынь, повинующихся хозяйке дома. Девушка присела в низком поклоне и приняла плащ вошедшей. Затем она опустилась на колени и сняла с Мэм-саиб туфельки, заменив их мягкими тапочками, и была удостоена рассеянной ласки хозяйки дома.

— Евгений, познакомься, это Ниночка. Вы с ней, надеюсь, близко сдружитесь. Поцелуйтесь-ка в знак встречи!

Приказа невозможно было ослушаться, и Евгений ощутил жаркое прикосновение девичьих губ. Давно забытое ощущение из той, прошлой жизни здесь казалось неуместным. Однако все в этом доме было достаточно необычным. Почему бы не быть и поцелуям?

Впрочем, Мэм-саиб тотчас же отвела Евгения в свой кабинет, отличавшийся поразительной обстановкой. Как и в прилегающих комнатах, здесь было огромное количество книжных шкафов, забитых солидными фолиантами. Стоял и компьютер, на котором часто работали. Женщина осмотрела какие-то бумаги на рабочем столе, потом обернулась к Евгению:

— В этом доме несколько иные правила игры, чем в остальном мире. Начну с того, что ты единственное существо мужского пола, которому дозволено здесь постоянно находиться. И придется постоянно носить женскую одежду — ту, что выдаст тебе Нина. Спать будешь в помещении для прислуги, но днем ты обязан находиться здесь или в соседней комнате на случай, если мне понадобится твоя помощь. Передвигаться можешь как угодно, но сидеть только на полу или на скамейке возле меня. Еще одна вещь, я тут где-то приготовила... Ну, с этим потом. Если есть вопросы, можешь их задать, пока мы наедине. Предупреждаю, здесь бывает немало посетительниц, в присутствии которых старайся быть как можно незаметнее — они куда консервативнее меня в некоторых вопросах. Тебе оказана великая честь находиться здесь. Усвоил?

— Да, Мэм.

— Прекрасно. Мне частенько будет требоваться твоя помощь, большей частью в этой работе. Так что тебе придется немало прочесть и понять. Компьютером владеешь, надеюсь?

— Да, и довольно сносно.

Мэм-саиб вздохнула, как бы успокоенная:

— Это все значительно облегчает.

Она прозвонила в металлический колокольчик, и вошла уже знакомая Евгению девушка в переднике.

— Ниночка, отведи его в жилое помещение и выдай приготовленную одежду. Потом приведи сюда.

Затем, ничего более не добавляя, Мэм-саиб надела поверх ошейника Иры второй, более массивный, со значительными металлическими вставками и подвешенным колокольчиком.

— Это даст знать о твоем приближении, а в некоторых случаях неплохо зафиксирует твою неподвижность. Все, пора.

Нина отвела Евгения назад в коридор, оттуда по лестнице на второй этаж. Здесь помещения были менее шикарными, потолки — низкими, а удобства — минимальными. В одной из комнат, где находились огромная допотопная кровать и столь же огромный шкаф, видимо, ему и предстояло поселиться. Девушка забрала его одежду и выдала взамен нечто вроде темно-голубой рубашки, но лишенной всяких украшений, кроме сборчатых рукавов и высокого воротника, скрывшего ошейник. На одетого Евгения она наконец-то взглянула и прошептала, страшно покраснев:

— Скажи, почему она так к тебе относится? Ни мужчина, ни женщина.

Евгений пожал плечами. Он понимал, что никому, кроме служанки, он здесь так довериться не может, но и откровения его могут использоваться во вред.

— Я не уверен. Мэм-саиб говорила о повиновении и подчинении, о расчетливости одного и трогательности второго. Может, еще что-то есть. Но она сложная женщина.

Нина истерически улыбнулась.

— Мне ли не знать! Я уже сейчас... — и она всхлипнула.

Но тут снизу раздался мелодичный звон колокольчика, и им пришлось быстро вернуться.

Хозяйка приказала девушке приготовить обед на троих, а Евгения внимательно осмотрела. Потом извлекла из ящика стола набор цепочек непонятного назначения и заставила раба задрать платье до плеч. Мэм-саиб закрепила цепочки с помощью специальных клемм на проколотых грудях и члене, соединила с помощью браслетов лодыжки и запястья, проверила прочность конструкции и приказала сделать несколько шагов. Евгений не сразу понял назначение амуниции. Она, конечно, не давала передвигаться совсем свободно, но и не создавала трудностей при перемещении. Однако когда хозяйка провела рукой по его члену, раб тут же оценил практичность металлической сбруи. Все цепочки тут же натянулись, вызывая болезненные ощущения, отчего возбуждение стимулировалось еще больше.

— Очень забавная вещица, — улыбнулась Мэм-саиб. — Это будет твоим парадным нарядом. Сегодня проносишь его весь день, вечером Нина снимет до особого распоряжения. А сейчас займемся делами.

Она несколько раз сжала член особым образом, отчего эрекция спала, и подвела Евгения к своему рабочему месту, объяснив сущность его занятий — вполне секретарских, как можно было понять. Мэм-саиб вела обширную переписку, прежде всего деловую и во множестве бумаг предстояло разобраться. Кроме того, ей постоянно требовались справки как из книг, так и из Интернета. Где что разыскать, также следовало знать назубок.

Немного спустя Евгений понял, что приютивший его дом был своего рода неофициальным центром женщин-садисток чуть ли не всего мира. Мэм-саиб издавала серьезный электронный журнал, участвовала в некоторых садо-мазо акциях, редактировала специальную книжную серию. Она получила степень по психологии в одном из шведских вузов недаром: знание нескольких языков, богатейшая эрудиция буквально подавляли всякого, кто с ней общался. Не так давно порабощенный этой женщиной, Евгений просто восхищался ею, доходя почти до молитвенного экстаза при мысли о том, что может быть ей полезен.

В первый же день он допоздна просидел, сортируя электронную почту и подбирая выписки для запланированной статьи о садомазохизме в античной поэзии. Мэм-саиб наблюдала за его успехами, иногда поправляла и критиковала. Прервались только для ужина, который подала хозяйке Ниночка. Ей, как и Евгению, пришлось есть, сидя на полу (хотя столовые приборы все-таки были выданы). Больше прислуги, видимо, в доме не было.

После ужина Нина сделала уборку и доложила об этом Мэм-саиб, которая позволила девушке отправиться спать. Евгения же по окончании работы ждали «развлечения». По приказу он опустился на четвереньки, широко раздвинув ноги и приподняв рубашку. Хозяйка разделась, пристегнула на бедра двусторонний член (не такой большой, как в клинике, но довольно внушительный) и всадила одну из его половин прямо между ягодиц Евгения. Это было весьма болезненно даже для столь подготовленного раба. К тому же женщина нещадно лупила его по спине и заднице небольшим хлыстиком на манер лошадиного. Сама она кончила довольно скоро, но раба от фаллоимитатора освободить не спешила. Напротив, она приказала Евгению встать и провела его в комнату для прислуги.

Ниночка, услышав шаги, тут же вскочила и встала по стойке «смирно» у кровати. Под руководством Мэм-саиб она освободила Евгения от металлической сбруи, неопытными пальчиками причиняя боль. Но испытания еще не завершились: вторую половину фаллоимитатора, свисавшую у Евгения между ног, отделили от первой таким образом, что два дилдо связывала короткая металлическая пуповина. Раздвинув ягодицы девушки, хозяйка ввела в ее попку свободную часть, протянув ее между ног Евгения, и рабы оказались стянуты лицом к лицу. На каждого из них был надет кожаный пояс, к которому крепилась вторая цепочка от фаллоимитаторов. Вдобавок, чтобы еще больше помешать им разъединиться, проколотые соски юноши и девушки были также соединены металлическими цепями. Все это вместе было очень тяжело. Мэм-саиб тут же легким толчком уложила рабов на кровать со словами:

— Освободиться, конечно, можно, но лучше не пытайтесь. Пролежите до утра. Тогда я вас освобожу друг от друга, если найдется время. И не вздумайте скулить!

Она вышла, погасив свет. А Евгений лежал, чувствуя дыхание служанки и теплые слезы, бегущие из ее глаз и капающие ему на грудь. Пульсирующая боль в сосках и в заднем проходе мешала уснуть. Легкая попытка передвинуть бедра показала, что лучше лежать неподвижно. Тут Нина всхлипнула и медленно обвила его обеими руками, прошептав:

— Прижмись ко мне поближе, будет гораздо легче. Тогда и натяжение ослабнет.

Евгений последовал ее совету. Он тут же почувствовал, как пенис упирается в низ живота девушки и твердеет. Расширитель в анусе еще больше возбуждал, как и ноющая от ударов спина. С удивлением он отметил, что партнерша так же стремится к слиянию. Ниночка молча раздвинула бедра, затем опустила руки вниз и начал поглаживать член, придвигая его к своей промокшей киске.

— Давай я тебе помогу, — прошептала она. — Не делай резких движений — будет очень больно. Я начну, а ты просто имитируй то, что я делаю.

Они медленно улеглись набок, и пенис вошел в распахнутую дырочку. Сквозь тонкую внутреннюю мембрану Евгений ощущал неподвижный фаллоимитатор в заднем проходе партнерши, и это соприкосновение еще больше стимулировало сексуальные эмоции. Нина медленно двигала бедрами то вперед, то назад, и эта неожиданная нежность растягивала удовольствие. Евгений попытался ускорить действия, но неосторожность привела к боли в груди: цепочки, сковывавшие их соски, оказались слишком короткими и не позволяли свободно изменять положение. Нина застонала: видимо, ее соски тоже пострадали. Пытаясь хоть как-то искупить вину, Евгений нащупал ртом губы девушки и впился в них долгим поцелуем. Мужчина и женщина, занимающиеся любовью вдвоем — для него этот естественный акт был непривычным и куда более экзотическим, чем экстравагантные пожелания хозяек. И удовольствие, которое приносило скромное соитие в темноте, было поистине огромном. Даже цепи и напряжение в анусе ничуть не мешали этому. Ограничение свободы напоминало, что акт любви был исполнением воли хозяйки, совпавшей по прихоти судьбы с пожеланием раба. Нина чувствовала то же самое, ее участившееся дыхание не оставляло сомнений в искренности возбуждения.

— Трахни меня! Сильнее. Пусть она знает. Как хорошо!

Она кончила раньше партнера, но ловкие пальчики не оставляли работы с его членом, конвульсии были очень сильны, но девушка придержала его бедра, тем более что фаллоимитаторы в задних проходах у обоих неестественно выгнулись, их присутствие стало куда более болезненным. Евгений потянулся рукой к анусу, попытавшись изменить положение, но обнаружил, что тугая кожаная перевязь совершенно закрывает доступ к заднему отверстию. Один конец этой перевязи скрывался на спине Нины, другой крепился к тяжелому поясу, надетому на Евгения, с помощью какого-то хитрого запора, освободиться от которого ночью было невозможно. Судя по всему, девушка испытывала те же самые неудобства.

— Попка болит? Немножко расслабь ноги и придвинься ко мне. Спину чуть выгни. Как, легче?

— Да, вроде бы не так давит.

— У меня тоже. Хорошо, что тебя там растянули, как я поняла. Иначе приятных ощущений маловато. Спать хочешь?

— Не самое удобное положение, — вздохнул Евгений. Действительно, его пенис, соприкасаясь с подвижными бедрами Нины, снова напрягся, и девушка этому явно способствовала. По крайней мере, ее руки то и дело поглаживали лобок и яички юноши.

— Она хотела бы, чтобы мы повторили еще. Но давай подождем. Расскажи мне лучше что-нибудь. О том, как ты с ней познакомился.

Евгений описал свое пребывание в клинике Радек, а Нина то и дело перебивала его вопросами о привычках и действиях старшей сестры. Особенно тщательно она потребовала описать его первую экзекуцию в личных апартаментах Мэм-саиб. Все устройства и испытания были разобраны так подробно и это сопровождалось такими ласками, что Евгений вновь оказался на пике возбуждения. Молодые люди прервались, чтобы повторить сексуальный эксперимент. На сей раз давление в задних проходах воспринималось как нечто само собой разумеющееся, а полученное удовольствие, утратив привкус новизны, по-прежнему было волнующим и прекрасным. После оргазма Нина заставила его вернуться к рассказу. О себе она не распространялась, а в ответ на особо настойчивые расспросы только всхлипнула и едва не забилась в рыданиях. Пришла очередь Евгения ее успокаивать — лаская губами и руками где только было возможно. А потом пришел сон.

Пробуждение настало быстро, шум чьих-то шагов раздался в комнате. Евгений вздрогнул и попытался привстать, забыв о цепях. Боль в заднице и стон разбуженной Нины были единственным откликом. Лицом к лицу они лежали, обняв руками друг друга и соприкасаясь самыми интимными частями тела. Без посторонней помощи встать пленники бы не смогли. Это заметила и женщина в темных очках, с нехорошей улыбкой разглядывавшая лежащих.

— Любовнички! — процедила она. — Ну, пора вставать.

Молодая женщина очень походила на ту, что вела машину Мэм-саиб: темные очки, полувоенные брюки и рубашка, высокие кожаные сапоги. Облик дополняла дубинка на поясе и плеть в руке. Поигрывая ею, женщина начала освобождать их. Сначала отстегнула ремни и вынула из задниц фаллоимитаторы.

— Тут у вас грязновато! Придется подчистить.

И перед Евгением предстал стержень, только что извлеченный из попки девушки. Нине досталось его орудие пытки.

— Чего уставились? Вылизать начисто!

Оба без колебаний исполнили приказ. Наблюдая за молодыми людьми, сосущими искусственные члены, женщина несколько смягчилась и даже позволила себе пошутить:

— Теперь вы окончательно сроднились и друг о друге все знаете. Не хватает одного штриха. Вкусно, не так ли?

Евгений поблагодарил в соответствии с рабским этикетом, Нина последовала его примеру. Фаллоимитаторы были убраны в особый футляр, а женщина приказала пленникам поцеловаться.

— Да взасос, чтобы было понятно, как вы передаете друг другу свои ощущения, — говорила она с резким акцентом, делавшим приказы еще более суровыми.

Язык Нины начал совершать вращательные движения у него во рту, еще сохраняя вкус очищенного дилдо. Евгений не испытывал какого-то отвращения, поскольку и Нина получала то же самое, их взаимопроникновение действительно стало полным — насколько возможно у двух рабов.

Жестокая улыбка исказила тонкие губы женщины в хаки. Она отстегнула связывавшие их цепи и вставила в проколотые соски тяжелые кольца, при ходьбе раскачивавшиеся и вызывавшие странное возбуждение. Затем, приказав Нине одеться и пройти к хозяйке, женщина поставила Евгения на четвереньки и надела на него примитивную упряжь: всунула в рот стержень, к которому крепилась уздечка, и пристегнула на спине небольшое тонкое седло. Затем женщина уселась на раба и, шлепнув его по заднице, приказала вести ее вниз. Здесь уже ожидала Мэм-саиб в сопровождении женщины-шофера, очень похожей на его наездницу.

— Ты уже познакомился с Ивонной? А это Клодетта. Хотя вам не придется часто встречаться, но лучше об этом знать. А теперь расседлай его, пожалуйста, и позволь одеться. Пора завтракать!

За столом сидела Мэм-саиб, а чуть в стороне от нее сестры. Нина прислуживала, Евгений ел на полу. Хозяйка занималась отвлеченным разговором, иногда переходя на английский и французский — о состоянии сада, о нужных покупках, о предстоящей загородной поездке и о новой книге по сексологии. При упоминании этого последнего предмета Ивонна фыркнула и разразилась потоком неразборчивых реплик, которые Евгений счел бранными. Хозяйка дома улыбнулась, успокоительно заметив:

— Ты удивительно несдержанна! Мы-то знаем истинную цену этим писаниям, но дураки всегда найдутся. Не переживай.

Завершив трапезу, Мэм-саиб сделала Нине знак убирать со стола и приказала Евгению проследовать в свой кабинет. Сестры занялись своими делами, ему следовало входить в курс своих обязанностей. И он без труда справился: письма, электронная корреспонденция, справки. С сокровищами своей библиотеки Мэм-саиб его постепенно познакомила. Здесь были самые редкие издания, в основном девятнадцатого века, посвященные садомазохизму. В перерывах между занятиями хозяйка позволяла ему читать некоторые из них. Особенный интерес вызвала у Евгения книжка «Гинекократия», посвященная женской власти над одним британским джентльменом. Мэм-саиб похвалила его вкус, заметив, что это одно из самых содержательных описаний мужского рабства. И на это сочинение она сама неоднократно ссылалась и даже начала переводить его на русский, чтобы познакомить публику с образцовой продукцией века Виктории.

Но еще более занимательной оказалась изобразительная коллекция Мэм-саиб. Здесь тоже главенствовали английские раритеты — старинные фотографии, открытки и рисунки, живописавшие разнообразные способы подчинения, наказаний и унижения. Предпочтение, естественно, отдавалось сюжетам, в которых доминировали женщины. «Мужской» раздел был репрезентативен, но не более того. Впрочем, некоторые из старых изображений оказались настолько волнующими, что Евгений возбудился, просматривая их. Это не осталось незамеченным.

— Тебе стоит напомнить, как обстоит дело!

Из стола был извлечен двусторонний искусственный член, одним концом которого раба тут же начали содомировать. Мэм-саиб возбудилась от этого и вскоре вставила в свою половую щель вторую головку члена. Она неистово двигала бедрами, все глубже вбивая искусственный пенис в тело раба. Евгений буквально истек спермой, но этот акт был крайне болезненным и унизительным, действительно напоминающим о подчиненном положении вещи.

К помощи дилдо Мэм-саиб прибегала постоянно, когда ей хотелось расслабиться. По ее знаку Евгений задирал подол своего одеяния и становился на колени на специальном пуфике, опираясь локтями о пол. Госпожа подходила сзади, медленно просовывала гибкое приспособление в его сфинктер и начинала движение, совершая акт, доставлявший ей истинное удовольствие. Хозяйка обычно кончала чуть позже раба, поглаживая его пенис одной рукой, а другой прижимая к себе ягодицы Евгения. Чтобы анальный проход не слишком пострадал от частых вторжений, его часто массировали, смазывали различными кремами и промывали. Эту процедуру, в отличие от прочих, хозяйка не доверяла Нине. Она сама отводила раба в небольшой медицинский кабинет, напоминавший комнаты у доктора Радек, и вставляла тонкий шланг клизмы глубоко ему в задницу. Никогда не изнуряя раба чрезмерно, она заботилась и о своем удовольствии, поскольку отдых ей требовался постоянно.

Когда Мэм-саиб отбывала на службу, Евгений продолжал заниматься ее делами, недостатков в его работе обычно не обнаруживали. Ивонна и Клодетта не слишком часто с ним встречались, одна проводила немало времени в саду, вторая — в гараже. Но однажды Евгений, рассматривая серию крайне непристойных картинок, отвлекся и разбил стоявший на полу цветочный горшок. Убрать осколки незаметно ему не удалось, и вечером Ивонна подробно рассказала о проступке Мэм-саиб и потребовала примерного наказания. Разрешение тут же последовало. Ивонна заявила:

— Стоит испробовать на нем «цветочный куст». Будет забавно.

Она тут же принесла букет свежих, сильно пахнущих роз и продемонстрировала его Евгению в присутствии всех остальных обитателей дома. Цветы отличались небольшими размерами бутонов и длинными, слегка изогнутыми шипами. Евгения уложили животом на деревянную скамью, Клодетта уселась ему на плечи, а Нина — на лодыжки. Потом Ивонна натянула толстые перчатки, сжала в руках букет и начала стегать раба по спине, ягодицам и бедрам, требуя уважать цветы и ее труд.

— Маленький паскудник! Получай, получай еще.

Шипы оказались не просто острыми, они буквально раздирали коже, добавляя прямо нечеловеческой боли. На его крики мучительница никак не реагировала, пока на спине не осталось ни единого живого места. В эту ночь Евгений не смог заснуть, Нина постоянно делала ему компрессы. Поэтому их в первый раз не связали вместе.

Та ночь была одной из немногих, когда они не занимались любовью. Евгений понемногу узнал с недомолвками и полуответами историю своей партнерши. Нина стала когда-то любовницей Мэм-саиб и одержимо влюбилась в старшую женщину, но не смогла ее заинтересовать и удержать. Когда она поняла, что будет оставлена, она не смогла этого вынести и на коленях умоляла любовницу оставить ее при себе — в любом качестве. Так она стала служанкой в особняке — с тайной надеждой вернуть себе расположение умной и очаровательной (несмотря на ее шрам) хозяйки. Мэм-саиб ни разу не наказывала Нину; пару раз это делали сестры — прислужницы. Такое пренебрежение девушка не без оснований считала признаком презрения. С ней общались только по хозяйственным делам, всячески игнорировали, но она надеялась на лучшее и исполняла все приказы Мэм-саиб, испытывая удовольствие только от ее присутствия, от звука голоса, от сна под одной крышей с той, кому она хотела навсегда подчиниться.

— Я бы, не раздумывая, стала ее рабыней, — прошептала как-то раз Нина, — исполнила бы любой приказ. Но ей не нужна рабыня. А раб — нужен. И она действительно что-то чувствует к тебе. Как это, должно быть, прекрасно. И то, что она приближает меня к себе через твое посредство — тоже прекрасно.

Ни о какой страсти между ними речи не шло. У каждого был свой предмет поклонения, свой приказ, исполнение которого вызывало не меньшее возбуждение, чем самые изощренные ласки. А потому Евгений не обманывался насчет чувств Нины. Он наслаждался ее обществом — одновременно исполняя волю хозяйки и получая от этого удовольствие. Кроме того, из общения с Ниной он немало узнал. В том числе о судьбе Ивонны и Клодетты. Мэм-саиб встретилась с ними в Италии, где эти француженки с восточными корнями сочетали престижный бордель, больше похожий на камеру пыток. Склонность сестер к насилию была поистине фантастической. У каждой был гарем из пяти-десяти пленниц, подвергавшихся изощренным наказаниям и унижениям, по сравнению порка стеблями роз — просто невинные развлечения. Ценности жизни рабов они не признавали и пару раз доходили до убийства. После одного из таких случаев сестрами заинтересовалась полиция, их дела были свернуты, а самим владелицам борделя пришлось скрыться и стать простыми подручными. В особняке Мэм-саиб у них не было возможности развернуться по-настоящему, и Клодетта с Ивонной были готовы для ублажения садистских желаний на все. Они пороли сами себя и друг друга, достигая предела, недаром форма скрывала почти все их тело. А о своих наказаниях, придуманных ими, Нина говорить не хотела — видимо, слишком мучительны были эти воспоминания.

Их тесное общение не укрылось от внимания Мэм-саиб. Как-то вечером, прибыв из клиники, она заметила Евгению:

— Вы с Ниной очень хорошо сошлись. Пришла пора немного изменить ваши отношения. Я так хочу — обдумай это! Впрочем, от тебя ничего не зависит! Нина, подойди ближе! — она обратилась к склонившейся в реверансе девушке: — Я хотела бы, чтобы твои отношения с Евгением получили мое благословение. Для этого он должен лично наказать тебя. Ты можешь отказаться и уйти, как знаешь.

— Нет, пожалуйста! — в глазах Нины появились слезы, девушка опустилась на колени. — Я согласна, только не прогоняйте меня, прошу.

— Вот видишь, — погладила ее подбородок Мэм-саиб, — раб тебя накажет по-настоящему за недостойную тайную страсть, а после этого ваши ночные занятия будут приняты и прощены. Евгений, ты понял?

Раб замер в нерешительности. Ведь раньше он никогда не был в положении экзекутора. Впрочем, и теперь он подчинялся воле хозяйки, так что пытку переносил и сам. Кроме того, об отказе и помыслить было нельзя. В противном случае решение Мэм-саиб может быть ужасным — это Евгений прочел в ее глазах. Он немедля согласился, и после ужина решили осуществить этот план.

Нина разделась догола и улеглась на деревянную скамью, раздвинув ноги так, чтобы максимально открыть бедра. Так велела ей Мэм-саиб. Привязывать девушку не стали, строго приказав выносить наказание с минимальными движениями. Плакать и кричать она могла сколько угодно. При этих словах Ивонна и Клодетта похотливо переглянулись. Обе не скрывали своего возбуждения, и Мэм-саиб огорченно посмотрела на них, даже высказав свое неудовольствие парой английских фраз. Она, напротив, была совершенно серьезна. Хозяйка вручила Евгению черную кожаную плеть и приказала сосредоточиться на ягодицах и бедрах Нины, не щадя девушку. Затем она уселась в кресле в углу и приказала начинать.

Первые взмахи и удары Евгения были неумелыми. Он сначала приноравливался к плети, а потом никак не мог наносить прицельных ударов, так что основная сила приходилась на соприкосновение с полом или скамьей. Но затем плеть оставила первый рубец поперек бледной попки и девушка застонала. Мэм-саиб подбадривала его своими восклицаниями и указывала, как держать плеть и когда менять угол удара. Сестрички молчали, но выражение их лиц говорило само за себя. Следующая серия ударов оказалась еще более действенной, количество следов все возрастало. Наконец Мэм-саиб скомандовала:

— Хватит! Она достаточно наказана за непослушание и будет прощена.

Женщина подошла к лежащей на скамье Нине и приподняла ее голову, продемонстрировав Евгению лицо жертвы, на котором слезы не скрывали счастливой улыбки.

— Ты тоже доволен. Понравилось пороть? Кто знает, чего от тебя может потребовать хозяйка. Нужно быть готовым исполнить любой приказ. Ну-ка, поцелуй ее!

На этом вечер завершился. На ночь их опять не сковали вместе, поскольку Нина могла лежать только на животе, всю ночь опекаемая своим партнером. Она не плакала, только попросила Евгения мастурбировать ее руками, и он, не избавившись от чувства вины, это исполнил. Больше наказания не повторялись, хотя Мэм-саиб осведомлялась иногда у своего секретаря, помнит ли он об этом опыте.

Неоднократно в ее доме появлялись гостьи, как правило, серьезные деловые дамы, видимо, вполне привычные к обстановке в этом особняке. Они не задерживались надолго, хотя иногда любовались парадной сбруей раба (при случае Мэм-саиб не брезговала собственноручно натягивать на него цепочки и даже ласкать член, вызывая болезненную эрекцию). Одна из посетительниц заметила, что это доставляет рабу слишком много удовольствия, а такой подход не вполне верен. Мэм-саиб ответила:

— Нет правил без исключений. Этот раб исключительно важен для меня и может получать чуть больше заботы, чем другие. Вообще, конечно, повинующиеся мужчины должны быть ограничены в их удовольствиях волей госпожи, и потому мои решения всегда правомерны — идет ли речь о боли или о счастье.

Она погладила стоявшего на коленях Евгения по голове и улыбнулась, а потом завела речь о предстоящей вечеринке. Это событие, носившее не организационный, а чисто развлекательный характер, стало действительно запоминающимся.

В назначенный вечер прибыло около десятка женщин — шикарно одетые, на вид весьма состоятельные и преуспевающие. В большой гостиной они недолго разговаривали о делах БДСМ клуба, напитки разносили Евгений и Нина. Некоторые гостьи были, казалось, недовольны присутствием раба-мужчины, две даже высказали это -хозяйки. Мэм-саиб ответила — так, чтобы слышал и Евгений:

— В данном случае мы говорим не о мужчине, а о рабе, что очень важно. Он здесь по воле своей хозяйки, исполнение ее приказа больше, чем закон. А мужчина или женщина — значения не имеет. Кроме того, кто бы передал вам шампанское.

Дамы расхохотались. Одна даже снизошла до того, что, взявшись за цепочку, потянула Евгения за собой в туалетную комнату, где облегчилась и приказала вылизать ее задницу. Действия языка вполне ее удовлетворили, и назад она вернулась еще более благосклонной к рабу. А в гостиной уже шли приготовления к оргии. Нина расстелила на полу мягкие покрывала и стягивала с женщин юбки и трусики. Некоторые не дождались ее помощи и сами разоблачились ниже пояса. Играла успокоительная музыка, потом она становилась все более чувственной и волнующей, а в это время Мэм-саиб вкатила столик, на котором были разложены фаллоимитаторы всех цветов и размеров — в основном двусторонние. Дамы тут же разобрали приборчики и, нимало не смущаясь и не сдерживаясь, начали примерять их на себе. Скоро на каждой оказался поясок, впереди которого раскачивалась более или менее объемная имитация мужского органа. Некоторые из них были близки к оргазму от одного ощущения непривычной детали на своем теле. Но это, конечно, оказалось только началом. Вскоре женщины забыли о чопорности и важности, превратившись в поистине похотливых самок, сливавшихся в поцелуях и бесстыдных ласках. Все они были давними партнершами, постоянно наслаждавшимися друг другом. Осознание этого вызвало в Евгении огромное возбуждение. Но последовал недвусмысленный приказ Мэм-саиб опуститься на колени, держа в руках поднос с напитками. То же самое сделала на другом конце комнаты и Нина. Грудь девушки вздымалась так часто, а губы были так искусаны, что не оставалось сомнений в ее мыслях по поводу развернувшегося действа. Однако руки у рабов были заняты, и о собственном удовольствии они могли только мечтать, наслаждаясь чужим. Хозяйка в дополнение ко всему, вырвавшись из жадных объятий совсем юной блондинки, пристегнула поводки рабов к колечкам в стене, так что подвижность Евгения и Нины была ограничена до предела.

А искусственные фаллосы вонзались в услужливо распахиваемые отверстия, некоторые женщины наслаждались тремя одновременно, другие ограничивались одним. Постепенно в их действиях начал выявляться порядок. Повелительницы образовали круг, где каждая принимала фаллос от стоящей за ее спиной и вонзала надетый на себя имитатор в лоно стоящей впереди. Это было огромное удовольствие для них и настоящее мучение для наблюдавших рабов, более десяти прекрасных дам совершали синхронные движения, вместе приближаясь к оргазму. Они не торопились, искусственные пенисы исследовали самые тайные уголки лона, то углубляясь, то почти покидая сокровенные отверстия. И наконец настал момент высшего блаженства.

Евгений испытал подлинный экстаз, неимоверным усилием воли он удержал в руках поднос с бокалами, но его сперма спонтанно излилась вниз. И немудрено — наслаждение — лицезреть оргазм хозяек — было поистине безграничным. Нине так не повезло: она чересчур глубоко вздохнула и выронила свой подносик, разбив два фужера, попыталась собрать осколки, но короткий поводок этому помешал. Она замерла в нерешительности.

В это время дамы начали приходить в себя, их круг распался, большая часть сняла с себя пояса, хотя некоторые, похоже, не считали, что вечеринка окончена. Вытирая пот, они поднимались с ковра. Одна или две сразу прошли в ванну, другие задержались. Проступок Нины тут же был замечен и Мэм-саиб посоветовала отшлепать девушку, чтобы она не вздумала ослушаться впредь. Гостьи, оставшиеся в комнате, всецело поддержали предложение. Нину отвязали и вывели в центр помещения. По очереди укладывая рабыню на колени, дамы наносили ей порции сильных шлепков. Аппетитная задница девушки покраснела, и этот оттенок все усиливался. Одна из дам не пожелала снять пояс с искусственным членом и аккуратно подтолкнула Нину к торчащему стержню. Она откинулась на софе, раздвинула до предела ягодицы рабыни и усадила ее на член. Стон боли стал достойным ответом на это мучение. Женщина хищно улыбнулась. Все еще болевшая задница подверглась весьма существенному расширению на глазах у всех собравшихся. Повинуясь направляющим движениям рук и бедер, Нина усердно приподнималась и вновь опускалась на искусственный пенис. Наблюдая за этим, Евгений сам не заметил, как кончает. Очнулся он, лишь увидев стекающую с отвердевшего члена белую жидкость. Она уже растекалась по полу обширной лужицей.

Это нарушение распорядка было замечено, Мэм-саиб приблизилась и резко потянула его за волосы вверх.

— Смотри-ка, что ты себе позволяешь, мерзавец! Думаешь, это для тебя развлечение?!

Некоторые дамы, окончившие уже свой туалет, обратили внимание на неповиновение раба.

— Стоит его примерно наказать! — высказалась одна из них, высокая брюнетка с длинными роскошными волосами. — И лучше пусть это сделают слуги.

Дамы, стерпевшие присутствие раба, изрядно обрадовались возможности использовать его для развлечения. Они, не одеваясь, лишь слегка привели себя в порядок и улеглись на кушетках. Евгений в это время вынес в центр свободного пространства устойчивые деревянные козлы и встал возле них в ожидании дальнейших приказов. В это время вошли Клодетта с сестрой. Ивонна несла в руке увесистый кожаный хлыст с массивной рукояткой, а Клодетта сжимала длинную бамбуковую палку, особым образом расщепленную. Они продемонстрировали всем присутствующим свои орудия, что было встречено одобрительным ропотом. Мэм-саиб приказала рабу опуститься на колени и вынесла приговор:

— Ты был крайне непочтителен к своим хозяйкам, решив, что твои сексуальные импульсы нам интересны и первостепенны. Кроме того, твое наказание очень мило дополнит наши сегодняшние развлечения. Ты будешь наказан не только потому, что являешься мужчиной и рабом, и не только потому, что мы этого желаем. Это нужно для твоей же пользы. Сексуальные импульсы раба должны контролироваться госпожой и нести ей удовольствие. А ты получаешь радость только от исполнения ее приказа. Уловил? Тогда поблагодари дам и поцелуй орудия.

Поднесенный к его губам хлыст оказался шершавым, но мягким, а бамбуковая трость — гладкой и очень твердой. Евгений вновь ощутил возбуждение, благодаря присутствующих дам за проявленное к нему внимание и милость. Это вполне устроило Мэм-саиб, и по ее знаку сестры раздели и привязали юношу к козлам и заняли позиции сбоку от них. В это время хозяйка помогла Нине подняться и лично (!) уложила ее на скамейку в алькове. Затем она приказала начать экзекуцию.

— Ивонна, бей кнутом сильнее! Когда он будет достаточно подготовлен, переходи к бамбуку, но здесь будь предельно осторожна. Раб должен быть в состоянии поблагодарить за наказание, когда сойдет с козел. Иначе экзекуция лишена смысла. Не так ли, дамы? Перед нами не мужчина, а подчиненное существо, и от него, независимо от пола, можно получить немало приятного и ценного. Впрочем, договорим позже.

Первый удар обжег его ягодицы, вызвав болезненный стон. Ивонна продолжала, не ускоряя темп, только меняя угол ударов. Получила свое и кожа спины, и бедра. Запястья и лодыжки Евгения, пристегнутые к стойкам козел, конвульсивно дергались, натягивая кожаные ремешки при каждом ударе. Все тело жгло, однако удары хлыста были не то чтобы щадящими, но как-то смягченными, кожа только растягивалась, кровь не выступала. Евгений начал привыкать к ритму ударов, когда Мэм-саиб заметила экзекуторше:

— Можно переходить к трости, он уже достаточно подготовлен.

И тут началась настоящая пытка. Трость жалила, раздирая тело, казалось, проникала до костей. Расщепленные кончики бамбукового орудия касались всех уголков его тела, это была не цельная полоса хлыста, а множество жгучих, мучительных уколов. Евгений уже не сдерживал криков — бессмысленных и невнятных. Он не замечал окружающих, только изредка краем глаза перехватывал заинтересованный, удовлетворенный взгляд кого-то из дам и скорее чувствовал неотступное внимание Мэм-саиб.

Ивонна прекрасно овладела своим ремеслом. Она знала, в каких пропорциях боль не сводит с ума, а держит наказуемого на грани. Она чередовала разные стили порки — то раздельные, медленные удары, когда трость чуть замирала, коснувшись кожи, то быстрые серии мгновенных касаний, когда бамбуковое жало оказывалось одновременно везде и нигде. Евгений извивался на козлах, только добавляя себе мучительных ощущений, бился головой о край ложа, но ничем не мог укротить боль. Это было страшнее, чем первая подобная экзекуция у мадам Полины: на смену циничной жестокости пришла жестокость как забота, унижение и боль, необходимые ему как рабу, а уже во вторую очередь возбуждавшие присутствующих. Когда он почувствовал, что не может вынести больше, что вот-вот не сможет остановить рвущийся из горла крик и превратится в уничтоженное животное, Мэм-саиб хлопнула в ладоши.

— Достаточно, Ивонна. Раб получил достойное воздаяние. Теперь он должен поблагодарить тебя за внимание и поцеловать орудия. Живее!

Отвязанному Евгению понадобилась помощь Клодетты, чтобы привстать с козел, держаться на ногах он не мог и тут же опустился на колени, опустив голову и не сдерживая слез. Он медленно поцеловал хлыст, смакуя это удовольствие, затем прикоснулся губами к бамбуку, слизывая свою кровь с расщепленного тростника. Ивонна приподняла двумя пальцами его подбородок, и Евгений, повинуясь скорее инстинктивно, чем сознательно, произнес:

— Благодарю вас за внимание и доброту. Наказание было очень полезно. Больше проступок не повторится.

— Этого хватит, — громко заявила хозяйка дома. — Теперь вы видите, что значит настоящий вышколенный раб. Обратите внимание, он более чем возбужден и готов кончить от назначенного хозяйкой наказания. Но никто не идеален. Что же, уведите его и возвращайтесь. А мы продолжим наши развлечения.

Поддерживаемый мрачными сестрами, не получившими полного удовлетворения, Евгений, ощущая непрекращающуюся боль каждой клеточкой своего тела, был отведен в маленькую комнату возле холла и брошен на валявшийся там матрас. После чего Ивонна и Клодетта, с сожалением отказавшиеся от дальнейших пыток, вышли, заперев за собой дверь. Он почти сразу потерял сознание. Но прежде, прикоснувшись к пенису, убедился в сильнейшей эрекции, которой не чувствовал из-за боли. И, ускользая от реальности, он разрядился на пол, в пустоту.

Всю ночь его никто не беспокоил, кроме боли. Наутро дверь комнатушки распахнула сама хозяйка и сделала рабу знак на коленях следовать за ней. На кухне его поджидала миска с едой, которую раб проглотил под наблюдением Мэм-саиб. В гостиной воцарился порядок, ничем не напоминавший о вечерней вакханалии. Измученная Нина, с синяками под глазами и на обнаженной попке, заканчивала уборку. Она же в полном молчании сделала рабу холодный компресс, после чего Евгений должен был как ни в чем ни бывало вернуться к своим обязанностям в кабинете Мэм-саиб. Ему в тот день ни в чем не сделали поблажки — даже в использовании его задницы в перерыве между занятиями. Напротив, хозяйка действовала искусственным фаллосом еще грубее и не разговаривала с рабом ни о чем, кроме текущих дел. Она явно была чем-то расстроена.

Вечером Евгений рассылал подписчикам очередной номер электронного журнала, в котором увидел свою фотографию — на козлах, с разорванным в бессильном крике ртом. Хозяйка знаком позволила ему прочесть материал «О публичном наказании раба». Весь вчерашний эпизод был здесь описан с предельным натурализмом, а добавилось всего несколько строк: о возбуждающем действии подобных актов и о бессмысленности их в силу животной похоти, слишком сильной в рабах-мужчинах.

— Как ты считаешь, я права? — и тут же, не дожидаясь ответа, Мэм-саиб продолжила: — Конечно, права. Я думала, что смогу искоренить это в тебе, и ты сможешь занять место рядом со мной надолго. Но рабу нужна слишком долгая адаптация. Женщины чувствуют тоньше, их притягивает не столько физическая сторона. Помнишь фильм, который мы как-то разбирали — «Мое тело — метафора»? Вот для женщины тут все верно. А ты, идеальный в повиновении, интеллектуально одаренный, все равно забываешь в какой-то момент о духовной стороне. И остается плоть — наказываемая и страдающая низменно и бессмысленно.

— Мэм-саиб, вы считаете меня бесполезным и никчемным рабом? — осмелился спросить Евгений.

— Ну, этого я не говорила. Ты прекрасный раб. — она потрепала Евгения по подбородку. — Наверное, я требую слишком многого. Слишком сложно мне подчиняться, да? Но надеюсь, когда-нибудь ты все же вернешься. А теперь пора вернуть тебя постоянной госпоже.

История седьмая

Семейные пары

Расставание с домом Мэм-саиб совершилось через несколько дней. Утром Ивонна подогнала машину к дому. А Евгений был облачен в новый костюм: просторный пеньюар, скрывавший опутавшие его цепочки, поверх него плащ, на ногах дамские туфельки. В этом наряде он вступил в кабинет Мэм-саиб, чтобы получить последние инструкции.

Хозяйка, как обычно, была занята работой. Критически оглядев раба, она протянула ему конверт.

— Ира узнает все из этого письма. На словах же можешь передать, что вполне довольна тобой и рекомендую продолжать тебя использовать поактивнее, причем опыт общения с пойдет тебе на пользу. Остальное можешь госпоже не передавать. Я буду следить за твоей судьбой и, если ты достигнешь подходящего уровня, буду рада принять тебя под постоянное покровительство. Ты, как никто из рабов-мужчин, способен на это. Скажу больше: работа с тобой заставила меня почти изменить свое мнение о противоположном поле. Но этот последний проступок... Я могла бы убить тебя в самом деле и остановилась лишь случайно. Не забывай о подчинении впредь! У тебя для этого хватит ума и фантазии. А теперь ступай, мне надо работать. Нина передает тебе привет. Вчера она ослушалась и теперь наказана тем, что сидит взаперти и лишена возможности видеть кого-либо. До встречи!

Все еще не оправившись от удивления, Евгений уселся на заднее сидение автомобиля и покинул коттедж, не переставая возвращаться к пережитому здесь. Значит, он смог стать идеальным рабом, но недостаточно хорошим для этой великолепной госпожи. Чего же ему не хватает? И как расценивает это Ира? Он столько узнал — быть может, слишком много? Как применить эти знания, вернее, как их решит применить госпожа?

Ира встретила машину у подъезда. За время его отсутствия она чуть похудела, но на лице сохранилось выражение довольства жизнью и готовности удивлять и удивляться. Евгений поцеловал ее руку и вручил конверт. Ира что-то шепнула Ивонне и проводила его к себе. Переступив порог, хозяйка надела на Евгения ошейник с поводком и отвела его за собой в гостиную. Она не стала тянуть и тут же углубилась в чтение письма. По мере знакомства с объемной рукописью она несколько раз кивнула и улыбнулась чему-то, затем неожиданно посерьезнела и обеспокоенно сжала губы.

— Значит, ты оказался достаточно хорош, чтобы с честью выдержать это испытание? Впрочем, ничего другого я и не ожидала. Мэм-саиб пишет о значительном потенциале, но и о твоем неповиновении тоже. Ты спал с этой ее девчонкой без моего разрешения, мерзавец! Впрочем, за нарушение приказов рабов наказывают. А с подобными тебе ослушниками поступают достаточно строго. Нет, не бойся, прогонять тебя я не собираюсь, ты все еще мой, наши клятвы остаются в силе. Мы еще не завершили этот прекрасный эксперимент, любовь моя.

В этот вечер ему было позволено заняться с госпожой сексом. Впрочем, Иру гораздо больше занимал его язык, чем член. Она была очень нежна с Евгением, внимательно ласкала его, не забыв осторожно погладить недавние шрамы и поговорить о наказании.

— Его ты заслужил, это более чем очевидно. Раб не должен себе такого позволять, Мэм-саиб права. Но к мужским желаниям можно быть снисходительнее. Хотя в случае с рабыней тебе нет оправданий.

Ира согласилась, что он нуждается в дальнейшем обучении, но о сущности его не распространялась. Она спросила Евгения, каковы его дальнейшие планы, и получила известный заранее ответ:

— Они состоят в подчинении твоей воле, когда она будет высказываться. Это смысл нашего взаимного общения, вне которого для меня ничего не существует.

— Как ты прекрасен! — вздохнула она. — И все тот же.

Все эти дни запомнились Евгению как прекрасная сказка. Ира была нежна с ним, хотя и строго контролировала работы по дому. Вечерами они непринужденно болтали, занимались учебой (благодаря содействию неведомой покровительницы, Евгений продолжал числиться в университете, получив по неведомой причине академический отпуск), смотрели телевизор, любили друг друга, наслаждаясь познанием плоти. Ира как-то заметила ему, что внимательнее любовника ей не найти.

— Только раб может по-настоящему нежно и чувственно удовлетворить женщину-хозяйку. Обычному мужчине это недоступно.

Но вскоре блаженству настал конец. Ира ушла в какие-то дела, продолжала телефонные переговоры и дома, высылая Евгения на кухню. В конце концов она еще раз напомнила ему о предстоящем суровом наказании и заверила, что избрала наиболее подходящее.

— Видишь ли, мое финансовое положение сейчас не позволяет особо роскошествовать. А ты — самая ценная из моих вещей, как мы и уговорились. Я вовсе не собираюсь тобой торговать, но в данном случае речь идет скорее о твоей пользе. Ты должен утвердиться в качестве вещи, единственное прибежище которой — власть госпожи. Поэтому и предстоят испытания. Ты согласен их вытерпеть?

Евгений молча кивнул. Что могли добавить новые господа к его унижению? А для него самого руководство и внимание хозяйки было самым важным и полезным.

Ира продолжила объяснения. Несколько желающих воспользоваться Евгением среди ее знакомых нашлось. Все они — люди более чем подходящие в смысле сексуальных привычек, СПИДа и прочих гадостей он мог не опасаться. А вот за здоровье и жизнь будет нести ответственность сам, это зависит только от исполнения приказов. Ира прибегла к этой мере для его же блага и не испытывала особой радости по поводу разлуки. Но такова жизнь вовлеченных в отношения рабов и господ. И Евгений должен стать идеальным рабом для тех, кто пожелал им воспользоваться. Никаких возражений и вопросов Ира больше не ожидала. Их и не последовало.

К первым хозяевам они отправились вместе с Ирой, которая почти всю дорогу в такси молчала. Евгений был одет в обычную одежду, он не решался заговорить без приказа госпожи. Даже когда они оказались у девятиэтажного нового дома и поднялись в лифте вверх, он не произнес ни слова. Ира вполголоса пояснила:

— Это очень приятная семейная пара. У них двое детей, так что приготовься к обилию хозяйственной работы. Будет тяжело поначалу, но тебе не привыкать. В случае непослушания, если они не пожелают больше иметь с тобой дела, я тебя тотчас же отправлю в стационар в клинике. Понимаешь, что это значит?

Евгений кивнул, не в силах ответить. Ира заметила его страх.

— Не бойся, это пустая угроза. Я ведь знаю, что ты справишься со своими обязанностями.

У двери она поцеловала его в щеку и позвонила. Их явно ожидали, поскольку сразу же отворили. В коридоре стояла женщина лет тридцати — тридцати двух, крепко сбитая, светловолосая и очень привлекательная. Она пожала Ире руку, пригласила войти, но та отказалась:

— Нет, Марина Дмитриевна. Вот Евгений, он приступит к своим обязанностям немедля. В случае малейшего отклонения или каких-то трудностей — звоните мне или сразу в клинику. По окончании срока я заеду за рабом. Передайте привет Валерию Ивановичу.

Дверь захлопнулась. Женщина спокойно осмотрела раба, затем сделала ему знак пройти в одну из комнат. Это оказалось небольшое квадратное помещение без окон — скорее чулан, вмещавший только матрас на полу, широкую скамью и металлические столбы, в предназначении которых у Евгения сомнений не возникло.

Марина Дмитриевна улыбнулась, наблюдая за его попытками сориентироваться.

— Жить будешь здесь, твоя одежда на матрасе. Передвигаться по дому, если не будет других приказов, только на коленях, что тебе должно быть привычно. В твои обязанности входит кухня, уборка и присмотр за детьми — в общем, работа немаленькая, хотя наиболее ответственную ее часть я делаю сама. О твоем опыте мы осведомлены, за это и платим. Но ты, естественно, здесь не первый и не последний.

Она удалилась, а Евгений осмотрел разложенную на матрасе одежду. Все это уже становилось привычным: и приезды к новым хозяевам, и БДСМ знакомства, и обязанности. Но о скуке речи не было, ведь исполнение воли хозяйки не могло быть для него утомительным, особенно теперь, когда за спиной Иры стояла Мэм-саиб, прекрасная и удивительная женщина, еще одна часть его мечты, его детского сна. А предназначался ему следующий гардероб: простого покроя трусы, свободные юбки выше колен, бюстгальтеры и блузки — униформа обычной служанки в богатом доме.

А к этой квартире вполне подходило определение «богатая» — пять комнат, высокие потолки, дорогая, на заказ, мебель, обширная кухня, прекрасно обставленная детская — и комнатка для жизни и наказаний раба. Видимо, это семейство очень давно пользуется услугами людей вроде него, и поведение Марины Дмитриевны это подтверждало.

На кухне она протянула ему пару темных наколенников.

— Мне не хотелось бы, чтобы рабы подвергались бессмысленной порче. В этом доме твое подчинение будет вполне рациональным: за исполненную работу — плата, за ошибки — наказание. Впрочем, к сексуальной сфере это не относится, ведь для удовольствия хозяев раб должен быть готов ко всему. Не так ли?

Всю эту сентенцию Евгений выслушал, стоя на коленях. Затем ему приказали встать и приготовить обед. Все составляющие обнаружились в холодильнике, большинство достаточно было только разогреть, так что работа оказалась очень простой. Затем следовало под руководством Марины Дмитриевны накрыть стол. А потом появились и дети: девочка лет десяти, мальчик лет двенадцати. Его представили как новую служанку Женечку. Дети благонравно поздоровались, Евгений сделал реверанс и усадил их за стол. Он стоял за креслом хозяйки, выполняя все ее распоряжения по ходу обеда: уносил и приносил блюда, накладывал добавки детям, подавал приправы и приборы. Марина Дмитриевна и дети принимали все это как должное, обсуждали дела в школе, затем ему было приказано прибрать и вымыть посуду.

До вечера он успел вымыть полы, начистить паркет в прихожей и сходить в магазин — в том же женском наряде. Там на него покосились, но в целом это сошло с рук, многие женщины выглядели гораздо менее женственно, чем он. А девушка в форменном платье с сумками особого внимания не привлекла. Да и магазин находился всего в двух кварталах. Марина Дмитриевна наблюдала за его успехами из окна и выругала за медлительность. Затем настал черед ужина, поданного в том же порядке.

Вечером прибыл сам хозяин дома: лет сорока, высокого роста, спортивного сложения — мужчина в расцвете сил. Валерий Иванович смерил стоявшего на коленях Евгения скептическим взглядом и заметил супруге:

— Не слишком покорным он выглядит, как ни расписывала твоя знакомая! Впрочем, это можно проверить. Пойдем-ка, малышка!

Евгений вошел в свою клетушку и был усажен на пол. Хозяин вкатил следом столик и продемонстрировал разложенные на нем принадлежности: несколько цепочек с зажимами, пару-тройку плетей, перчатки с шипами и спиртовку с набором игл.

На последнем предмете он особенно задержался.

— Тебе предстоит испробовать эту штучку сегодня же. Посмотрим, насколько ты вышколен, чтобы вынести серьезное испытание. А поблажек тебе ждать не приходится — надо почувствовать все, а небольшое поджаривание только поддержит твою верность.

Марина Дмитриевна согласно кивнула и приказала Евгению уложить детей. Он исполнил это, но, даже читая ребятишкам на ночь, то и дело вздрагивал от ожидания. Евгений буквально ощущал, как за стеной идут приготовления к вечерним пыткам. Его хозяева хотели получить за свои деньги все возможное — все, что давала им власть над рабом. И времени терять они не собирались.

Когда дети уснули, он, опустив голову, вошел в свою камеру. Хозяева, облаченные в свободные черные балахоны, уже ожидали его. Подготовка уже завершилась: «успокоительно» шипела спиртовка, перчатки были надеты, сбруя расправлена. Но хозяева не спешили.

— Сначала негодяйке предстоит простая работа. Всего лишь отсос! — Мужчина улыбнулся и продемонстрировал, как расходятся полы его халата, обнажая внушительный член. Евгений отпрянул было, но ничего иного не оставалось: под наблюдением женщины он подполз к господину и взял пенис в рот.

Он впервые занимался этим с мужчиной, но в данном случае гомосексуальных желаний не испытывал. Также и для господина он оставался только рабом, нужным для получения удовольствия, используемым безразлично к полу и состоянию. Член скоро поднялся, а движения губ раба сделались более нежными и искушенными. Марина Дмитриевна ухватила его голову сзади, управляя проникновением супруга в рот раба. Пенис входил все глубже и глубже, затем Валерий Иванович спустил с громким вздохом. Он приказал проглотить всю сперму и поблагодарить. Ничего приятного в белой жидкости не было. Впрочем, неприятного тоже, так что благодарность раба не была совсем уж лживой. Теперь ему предстояло удовлетворить хозяйку, усевшуюся в принесенное кресло и раздвинувшую ноги в ожидании. Встав на четвереньки, Евгений принялся за привычное дело, но Марина Дмитриевна почти сразу же скомандовала: «Помедленнее! И пошире движения!» Он тщательно занялся исполнением приказа и не сразу почувствовал, как сильные руки поднимают его юбку и спускают с ягодиц панталоны. А потом было уже поздно. Обернуться Евгений не сумел и тут же получил оплеуху от хозяйки. Сзади послышался голос Валерия Ивановича:

— Расслабь задницу, это не помешает. И не дергайся, а то пожалеешь!

О его удовольствии хозяева, разумеется, не заботились, однако мужчину интересовал в данном случае комфорт, поэтому член входил в задницу раба медленно, с перерывами, то подаваясь назад, то вновь раздвигая стенки прямой кишки. Евгений чувствовал сильную ноющую боль, но боялся показать ее, только несколько раз он моргнул глазами, смахивая слезинки. Мужчина тем временем начал размеренные движения, ускоряя темп; боль от этого усилилась, хотя появились и незначительные приятные ощущения, напомнившие Евгению ночи с фаллоимитатором в анусе, проведенные в доме Мэм-саиб. Эти воспоминания несколько стерли ужас последних мгновений, завершившихся оргазмом господина. Почти тотчас же начались конвульсии у забившейся в экстазе женщины. Хозяева кончили практически одновременно, раб, когда его рот и анус освободились, застонал с облегчением. Но поводов для радости, как понимал Евгений, было маловато. Он вновь вылизал член господина, затем разделся и был препровожден в туалетную комнату, где под наблюдением хозяйки приготовил клизменный раствор из мыла и горячей воды с добавлением смягчающих масел. Клизма была поставлена немедленно, ее температура оказалась настолько высокой, что раб не смог сдержать стона. Однако эта экзекуция продолжалась недолго, затычку почти тотчас же выдернули и раствор вылился из его кишечника в унитаз под бархатный смех хозяйки:

— Цветочки закончились, пошли назад, сучка!

В комнате Евгению вставили массивный кляп, не позволявший шевелить челюстями и не пропускавший наружу ни единого звука. Затем руки и ноги раба были притянуты цепями к металлическим столбам, при этом хозяева старались причинить ему как можно больше болезненных ощущений, испытывая остроту шипов на перчатках на коже раба. Такая подготовка была только легким испытанием, Валерий Иванович взял в руки щипцы, сжал ими тонкую иглу и начал нагревать ее на спиртовке. В это время Марина Дмитриевна пристегнула к его ошейнику еще пару ремней, один из которых вел к полу, другой к потолку. Третий ремешок соединил ошейник с обеими столбами. После этого раб почти утратил возможность двигаться, не рискуя задохнуться. Тут и глава семьи закончил свои мудреные операции и поднес раскаленную иглу почти к самому лицу Евгения.

— Неплохое начало, правда? И следов не останется, и безопасно, не считая болевого шока. Но мы проследим, чтобы ты не потерял сознания и начнем с легких прикосновений.

Острие иглы дотронулось до его кожи, и ужасная, раздирающая сознание боль пронзила Евгения. Он на миг захотел переиграть все, отделаться от надоедающего кошмара, оставить рабство навеки, уйти, изменить. Но его движения были скованы, выбора не было. А женщина тут же применила контрастный метод, прикоснувшись к пострадавшему участку кожи кусочком льда. Это оказалось приятным, но и крайне болезненным одновременно. А ее супруг уже готовился сделать укол с другой стороны груди...

Каждый раз игла входила в его тело все глубже, запах паленого мяса становился все явственнее. Евгений рвался из пут, выворачивая суставы, натягивая прочные цепи так, что наручники намертво впивались в его запястье. Никакого результата, кроме добавочных болевых ощущений, это не приносило. Кусочки льда на коже только раздражали, не давая облегчения. А Валерий Иванович все возвращался к спиртовке, меняя иглы и не переставая увещевать раба покориться воле хозяина.

Тут Евгений понял, что безгранично жестокая пытка — ничто по сравнению с тем падением, на которое он обрек себя сам и в котором обрел истинное счастье. Эти люди видели в нем только устройство для удовлетворения своих инстинктов, но для него самого их действия имели ритуальный характер. Рушился последний физиологический барьер на пути к настоящему осознанию рабства как тяжкого пути, дающего новый смысл жизни как минимум двоим: подчинившемуся и тому, кто принял его подчинение. Своего рода рыцарство, идеал в низменном мире.

Конечно, такие мысли не могли прийти в голову во время пытки, когда остались лишь неистовые болевые импульсы. Однако чуть позже, когда хозяева вышли, оставив истерзанное тело раба распятым между столбами, ничто не мешало ему размышлять. Острая боль исчезла, распределившись по многочисленным пострадавшим точкам на всем теле. Ни уснуть, ни потерять сознание Евгений не мог. Не мог и связно думать. Но он преодолел эту инерцию и сделал выводы. Больше он не раскаивался в избранном пути. Он знал, что поступил правильно. И уже не Ира была его главной целью, а подчинение ей, принятие ее решений, готовность раствориться без остатка, сохранив таким (и только таким) образом свое я. Он мог казаться игрушкой, но был теперь человеком, нашедшим мир в себе самом. И теперь физическая боль, все еще терзавшая его, казалась естественной расплатой.

Евгений не заметил, когда сознание оставило его. Он очнулся утром на своем матрасе от толчка ногой. Госпожа, удовлетворенно осмотрев раба, приказала прибраться после ночной оргии и быть готовым к обычным работам. Евгений собрался с силами и почти тотчас же занялся делами. Их оказалось ничуть не меньше, чем накануне. При этом Марина Дмитриевна требовала от раба скорого исполнения приказов и за все, что ей казалось медлительностью, подвергала его наказаниям — проще говоря, шлепала по заднице попавшимися под руку предметами. Дважды это оказалась массивная скалка, оставившая пару синяков даже на привычной к ударам коже.

Дни потянулись в том же режиме, но времени скучать не оставалось: хозяйка была неутомима в изобретении все новых заданий. Валерий Иванович появлялся только под вечер, он не слишком часто устраивал серьезные экзекуции, пару раз выпорол Евгения ремнем и однажды повторил развлечение со спиртовкой. Зато сексуального и туалетного обслуживания требовал ежедневно. Евгений делал хозяину минет и языком обрабатывал член и анус после испражнений. Его задницу хозяин, возможно, по желанию жены, теперь игнорировал.

Дети, которым Евгений посвящал немало времени вплоть до приготовления домашних заданий и игр, относились к его присутствию как к должному и, казалось, не замечая его рабского положения. Любочка несколько раз каталась по квартире у него на спине, но в целом не слишком интересовалась его судьбой. Мальчик, которого звали Игорь, был гораздо более внимателен. Евгений несколько раз ловил взгляды, исполненные молчаливого любопытства. Но дальше этого дело не шло. Игорь не симпатизировал рабу, он просто видел в нем какую-то новую деталь окружающего мира, важную и интересную.

Вообще, Евгения поразили мир и покой в этой семье, все члены которой в той или иной мере тяготели к садизму. Не было ни домашних ссор, ни унизительных «разборок» старших и младших. Агрессия всегда направлялась на раба, получая таким образом адекватный выход и сохраняя общее взаимопонимание. Дети, видя подчиненное существо, обретали уважение к родителям и зачаточное понимание (пусть и не оформленное в словах) многообразия сексуальных ролей и привычек. Они не обязательно станут профессиональными садистами (вряд ли Игорь, чувствительный и интеллектуальный мальчик, был к этому способен), но поймут, что лучше отшлепать партнера и забыть о его проступке, чем копить злобу в душе. Лучше принять чье-то повиновение, чтобы обрести настоящую духовную общность с другим человеческим существом. А сам раб исполнял требования госпожи, что само по себе переполняло его удовольствием. Кроме того, он находился рядом с необычными и интересными людьми.

Когда у Валерия Ивановича была бессонница, он выводил раба на поводке на кухню и вел долгие беседы, в которых то спрашивал у Евгения совета, то интересовался его мнением по тем или иным серьезным вопросам. Однако если глаза сидевшего на полу раба закрывались, следовал суровый удар ногой — хозяин не терпел неповиновения. Однажды он заметил Евгению:

— Даже то, что ты настолько унижен, не свидетельствует о том, что ты никому не интересен. Наоборот, такая способность привлекает к тебе внимание. И почему мне, твоему нынешнему хозяину, не поговорить с тобой по душам, раз мы живем одной жизнью, раз мы связаны теснее некуда?

Ответа не требовалось — вопрос был явно риторическим.

Ранним утром, когда муж уходил на работу, Марина Дмитриевна явно скучала. Несколько раз она садилась за руль и вывозила детей и Евгения (в женском платье) куда-нибудь на пикник на природу. Пока ребятишки резвились неподалеку, она однажды приказала Евгению удовлетворить ее. Потом, оправляя одежду, призналась рабу, что это было волнующе:

— Ты одновременно и низшее существо, и подлинный партнер. Это не может не возбуждать. В конце концов, муж же трахает тебя и получает настоящее удовольствие. Здесь мы равны и не можем ревновать, поскольку ты — раб. И никаких измен!

Однажды Валерий Иванович привел в гости приятеля, полного мужчину чуть старше его. Детей отправили спать пораньше, Марина Дмитриевна была на кухне. Евгений прислуживал мужчинам, разливая вино и поднося закуски. Немного спустя хозяин заметил гостю:

— Обрати внимание на Женечку. Великое удовольствие иметь такое в доме! А какой язычок, какая попка!

Он начал скабрезно расписывать достоинства раба, не уточняя его пола. Гость заметно возбудился, брюки его явно натянулись. Заметив это, Валерий Иванович подтолкнул к нему Евгения.

— Покажи-ка, что ты умеешь! И поживее.

Евгений в молчании опустился на колени, расстегнул ширинку и достал толстое орудие гостя, постепенно погрузив его в рот. Ему потребовалось лишь несколько ловких движений, мужчина бурно кончил, залив раба спермой. Затем он брезгливым жестом приказал вытереть досуха член и застегнуть брюки. Евгений со всем этим справился и вернулся к своим обязанностям как ни в чем ни бывало. Гость только заметил Валерию Ивановичу:

— Неплохая игрушка, хотя на мой вкус не самая интересная!

— Меня вполне устраивает, — суховато отозвался хозяин. Больше в разговоре они раба не упоминали.

Зато вечером Евгений опять был наказан — за то, что недостаточно успешно удовлетворил гостя. При порке Валерий Иванович использовал линейку, надолго покрыв шрамами бедра раба. Наутро он приказал ему собраться.

В дверь позвонили. Оказалось, что это приехала Ира. Она пошепталась о чем-то с Мариной Дмитриевной, затем приказала Евгению переодеться в привезенную из дома одежду. Он понял, что пришла пора расставаться с этим жилищем. В прихожей Ира приказала ему:

— Немедля поблагодари своих хозяев за ласку и внимание! Странно, что тебе нужно об этом напоминать.

Евгений опустился на колени и облобызал ноги семейной пары. Его не удостоили даже жестом. Хозяйка дома, не глядя на него, простилась с Ириной и заперла за ними дверь. И этот эпизод завершился.

Ира вернулась к нему лишь раз, заметив дома:

— Теперь ты навсегда стал вещью — принадлежащей мне, но вещью. Надеюсь, тебе это понравилось. Марина не слишком интересовалась твоим состоянием, им это не впервой, ушел ты — найдут новую служанку. Привыкай!

Она заметила уже в машине, с каким трудом Евгений опустился на сиденье и как сильно кусал он губы в дороге, сдерживая стон. Стянув с раба трусики, Ира увидела на них кровавые полосы и огорченно покачала головой:

— Как небрежно! А я-то думала сегодня же отправить тебя к новой хозяйке. Впрочем, завтра будет не поздно.

Она проверила, как сидит на Евгении купленный ею мужской костюм, оценивающе пощелкала языком, нахмурилась, но в конце концов осталась довольна.

— Ты более чем мужественно выглядишь. Следующее твое пребывание будет отдыхом сравнительно с предыдущим. Прежде всего будь вежлив и, возможно, тебя будут наказывать совсем немного. Это особая семья. Но увидишь завтра сам.

Она отвезла его вечером в прекрасный коттедж на берегу реки, походивший скорее на дворянскую усадьбу: парк, купальня, фонтан у дома, выложенные камнем дорожки.

— Хозяйка — очень состоятельная дама, живущая на проценты от сданного в аренду бизнеса. Думаю, тебе должны нравиться такие женщины — сильные, уверенные в своих решениях, сделавшие себя сами... Хотя иногда и забавно.

У двери дома она высадила Евгения, вышла из машины, позвонила в дверь, затем достала из кармана брюк кожаный ремешок, связала ему спереди руки и опустила у порога на колени. Затем Ира пошла прочь и вскоре Евгений услышал шум отъезжающей машины.

Обитая железом дубовая дверь медленно распахнулась. Евгений склонился в поклоне, не поднимая глаз, и вылизал носок придвинутой к его лицу туфли. Затем низкий грудной голос негромко произнес:

— Ты Евгений, не так ли? Очень мило. Рада тебя видеть. Надеюсь, ты окажешься послушным и пригодным для своей роли. Сейчас можешь встать и следовал за мной.

Теперь он смог разглядеть повелительницу — широкоплечую темноволосую женщину с тяжелыми бедрами, полными ногами, чувственным ртом и иссиня-черными глазами. Она была по-настоящему сексуальна и знала о действии, которое оказывала на всякого мужчину. Препровождая Евгения в комнату, она говорила, не переставая, при этом в речи чувствовалось отчетливое сознание того, что каждое слово будет заучено навсегда следующим за ней рабом.

— Тебе придется побыть моим лакеем все это время. Обязанностей не так уж много: одевание, прислуживание за столом и немногочисленные бытовые хлопоты. В доме еще двое слуг, так что на твою долю остается сущая малость, да еще надзор за Диком. Будь с ним строг, иначе всерьез накажу.

Помолчав немного, она продолжила:

— Твоя комната прямо по коридору, моя — чуть выше по лестнице. Звонок мой проведен прямо к тебе, но утром не вздумай проспать! Костюм на тебе неплох — твоя госпожа весьма заботлива, но завтра поедем в город и подберем что-нибудь более подходящее. Впрочем, какие-то вещи есть и в твоем гардеробе. А теперь нужно познакомиться с Диком.

Она сняла с крючка на стене маленький ключик, отомкнула им незаметную дверь в углу, в стороне от хозяйских покоев и сделала Евгению знак войти.

Небольшую каморку освещала одна лампочка у потолка. Здесь находилось что-то вроде собачьей будки больших размеров, возле которой стояла миска с водой. Больше помещение ничем обставлено не было. Госпожа щелкнула пальцами, и из будки на четвереньках выполз мужчина. На нем был только ошейник (конец поводка крепился к металлическому основанию будки) и нечто вроде пояса верности. Это кожаное устройство плотно охватывало чресла мужчины, хотя и снабжалось отверстиями для циркуляции воздуха. Не было никаких сомнений, что перед ним тот самый Дик, за которым следовало присматривать.

Мужчина был немногим младше своей хозяйки, его волосы были аккуратно подстрижены, а черты лица казались скорее приятными. Головы, впрочем, раб не поднимал, и наблюдения Евгения могли оказаться неточными. Но в другом ошибка исключалась: спина раба была покрыта застарелыми рубцами — зажившими последствиями предшествующих наказаний, а на обеих ягодицах Дика выжгли клеймо, видимо, с инициалами хозяйки «В. А.» Размеры и глубина этих ран потрясли Евгения настолько, что он не смог сдержать дрожь.

Раб тем временем подполз к хозяйке и замер.

— Стойку! — скомандовала женщина.

Он встал на колени, согнув руки на уровне груди, имитируя собачью повадку. Этим как будто остались довольны.

— Это Евгений, — пояснила хозяйка. — Он в ближайшее время будет за тобой следить и наказывать. Ты, конечно, меня не разочаруешь. Приветствуй Евгения.

Раб шумно вылизал туфли нового лакея. Евгений впервые удостоился подобного обращения и был поражен тем возбуждением, которое вызвали у него прикосновения языка Дика. Хозяйка с улыбкой наблюдала его волнение.

— Дик хорошо дрессирован, но нуждается в постоянной тренировке и усиленных воспитательных мерах, которыми мне недосуг заниматься. Ты с ними справишься. А бытовая сторона проста: будешь кормить и выгуливать Дика трижды в день. На время прогулок не забывай снимать с него пояс, иногда он может понадобиться и мне для некоторых услуг. Тебе придется следить за Диком по-настоящему, без послаблений. А сейчас, чтобы закрепить вашу дружбу, покорми его из рук. Евгений взял у хозяйки горсть хлебных сухариков и протянул ее Дику.

— Не так! — одернули его. — Бросай по одному, а он должен ловить ртом или собирать с пола! Иначе весь смысл дрессировки пропадет.

Евгений подчинился приказу. Первый же осторожно брошенный им сухарик Дик, замерший в собачьей позе, подхватил на лету и тут же сгрыз. Второй отлетел чуть дальше, поводок натянулся и помешал рабу достать его. Третий и четвертый упали возле будки, Дик слизнул их языком и замер, ожидая продолжения. Евгений, в упоении от собственной власти и от исполнения необычного приказа, готов был заниматься кормлением еще долго, но хозяйке это вскоре наскучило. Она с улыбкой указала на его брюки. Евгений разом покраснел, сильнейшая эрекция была более чем очевидна. Любая из предшествующих хозяек подвергла бы за это суровому наказанию, здесь же все ограничилось несколькими изящными шутками:

— Ты должен лучше контролировать себя, бойцовый петушок! Вы — животные разных пород, так что уймись. И жди приказа. Дик, поблагодари Евгения за доброту!

После того, как раб, повторно расцеловав их обувь, отполз к будке, Евгений высыпал оставшиеся шарики в его миску и вышел вслед за хозяйкой. Та ждала его в коридоре с улыбкой.

— Наверное, ты сам был бы не прочь оказаться на его месте? Ведь Дик получает то, чего не хватает другим рабам — тотальный контроль. Он кончает только от моих пальцев или по моему приказу, ест, пьет и живет только по моему желанию. Тебе бы понравилось. Но это еще поймешь сам. Иди отдохни до обеда.

Она протянула руку для поцелуя, подождала аккуратного поклона раба и добавила:

— Я как-то забыла тебе представиться. Можешь звать меня Леди Вероника.

И удалилась с царственной грацией.

Евгений прошел в отведенное ему помещение, обставленное по-спартански: железная кровать, большое зеркало, массивный шкаф, журнальный столик. Он осмотрел висевшую в шкафу одежду, большая часть которой, казалось, была вполне подходящего размера. Затем немного отдохнул, пока не зазвонил подвешенный возле двери колокольчик. По этому сигналу он направился в апартаменты хозяйки и был поражен их роскошью. Да, это действительно была очень богатая женщина, к тому же наделенная немалым вкусом. Никаких излишних безделушек и убогих по исполнению массивных украшений, только уместные, создающие единый ансамбль вещи. Три комнаты, которые составляли будуар Леди, не были забиты до отказа, здесь было просторно, а воздух наполнял удивительный нездешний аромат. Из задрапированных шелком динамиков доносилась нездешняя музыка, и среди этого великолепия восседала хозяйка дома, отложившая в сторону телефон и какие-то книги при его появлении:

— Раздень меня и подготовь обеденный туалет! — скомандовала она.

Это оказалось более чем возбуждающей процедурой: пышное тело Вероники, освобожденное от свободного платья и тугого корсета представляло для раба незабываемое зрелище. Видно было, что каждый сантиметр этой матовой кожи подвергался тщательному уходу, не просто покрывался косметикой, но приводился в идеальный порядок (позднее, попав в тренажерный зал Леди, Евгений еще раз в этом убедился). Снимая с женщины туфельки, он, стоя на коленях, не удержался, поцеловал милостиво протянутую ступню и замер на миг в ожидании реакции хозяйки. Та, впрочем, нисколько не обиделась на эту вольность: она прекрасно различала дерзость и благоговение раба. Вероника погладила его по голове и протянула вторую ножку для поцелуя.

Бюстгальтера она не носила, пышные груди сохраняли девическую упругость, а темнеющие на фоне кожи соски, помимо размеров, отличались совершенством очертаний. Хозяйка осталась в одних трусиках. По ее приказу Евгений, не поднимаясь с колен, медленно стянул вниз белый треугольник, обнажив аккуратную поросль волос на лобке и прелестнейший грот любви. Однако насладиться этим зрелищем ему не позволили, хозяйка приказала тут же достать из шкафа обеденный наряд.

На голое тело надел Евгений строгое платье темно-зеленого цвета с высоким воротником и вшитым корсетом. Строгие формы Леди Вероники обрели подлинно царский вид. Ему захотелось целовать следы ее ступней на полу. Неважно, насколько одарена была эта женщина, ее физическое совершенство было так велико, что рабство под ее каблуком могло быть только запредельным удовольствием. Явно заметив его восхищение, наблюдая за лакеем в зеркало, когда он застегивал сзади крючки на платье, госпожа улыбнулась и потребовала готовиться к обеду. Они проследовали в столовую, где уже был сервирован шикарный стол.

На миг Евгений пожелал оказаться на месте Дика, которого привел на поводке в столовую. Раб замер на полу у ног хозяйки. Евгений привязал потолок к вбитому в стену крючку и отодвинул с поклоном стул, чтобы она могла сесть, широко раздвинув складки на платье. Как лакей, он подавал ей блюда и специи. Здесь уроки, полученные в лечебнице, оказались более чем пригодны — Леди Вероника была в высшей степени светской дамой, склонной соблюдать все условности жизненного распорядка, тем более что это подчеркивало ее превосходство над рабами.

Темно-синие глаза Дика следили за каждым движением хозяйки, иногда бросавшей ему кусочек со стола. Один раз куриная ножка, надкушенная ею, была протянута рабу белой рукой. Пока Дик обгладывал лакомство, Евгений заметил, как натянулись кожаные ремни на его чреслах. Мужчина буквально готов был кончить от прикосновения губами к пальцам Леди, к пище, которой она только что касалась. Евгений, залюбовавшись этой сценой, замешкался и тут же получил несильный шлепок по спине.

— Подай соус, живее!

Обед продолжался все с той же церемонностью. Если бы не присутствие Дика, Евгений решил бы, что они перенеслись на сотню лет назад и наслаждаются ароматом прошлого (выдержка вина, которое пригубила Леди Вероника, явно соответствовала этой временной дистанции). После десерта дама сочла церемонию законченной, но Евгений уловил просительный блеск в глазах Дика, который замер на полу, изнывая от ожидания.

— Ну, раз раб хорошо себя вел, он достоин поощрения! Евгений, подай мне миску вот с того столика.

Поднесенный Евгением сосуд оказался глубокой эмалированной посудиной изящных очертаний. Глаза Дика заблестели, когда миска оказалась в руках лакея. Этот блеск только усилился, когда госпожа встала и медленно приподняла юбку, скомандовав:

— Евгений, подержи сосуд! Не здесь, чуть ниже, — поправила она непривычного к такому действию лакею.

Процедура явно совершалась не в первый и не во второй раз. Леди держала юбку аккуратно и тонкая струйка желтоватой влаги падала прямо в сосуд. Ни одна капля не попала на пол или на платье, хотя несколько смочили пальцы Евгения, очень озабоченного, как бы посудина не выскользнула у него из пальцев. Однако все обошлось и миска оказалась рядом с Диком, буквально бросившимся к ней. Раб не осмелился прикоснуться к сосуду, пока не последовало разрешение госпожи. Только тогда мужчина склонился над собранной там мочой и начал жадно глотать.

Евгений был поражен. С давних пор он привык к «уринотерапии», но получал от нее удовольствие в редкие, наиболее интимные моменты. Дик же просто жаждал вкусить испражнений своей госпожи, поскольку видел в них не только часть Леди, но и знак любви и внимания к себе самому. Для Дика вкус мочи хозяйки был величайшим наслаждением. Евгений видел, как намок и разбух его пояс, раб кончил бы от одного прикосновения. Но этого удовольствия ему не доставили. Дик выпил, не прикасаясь к миске руками, всю мочу, тщательно вылизал поверхность и был вознагражден разрешением поцеловать туфельки Леди. Затем Евгений отвел его назад в конуру. Когда он нагнулся, чтобы пристегнуть поводок к кольцу в полу, то услышал глухой, но неожиданно сильный голос Дика:

— Она ведь настоящее божество, ты чувствуешь?

Евгений настолько не был готов к тому, что раб заговорит (он вообще не задумывался о его речевых способностях), что с ответом опоздал на несколько мгновений:

— Да, Леди Вероника совершенна.

Сразу по возвращении в столовую хозяйка заметила Евгению:

— Ты не должен без разрешения разговаривать с Диком, это просто запрещено.

На немой вопрос Евгения последовал ответ:

— Догадаться совсем несложно. Эта растерянность и согласие видны у тебя на лице.

И хозяйка довольно улыбнулась: видимо, знала, о чем мог рассуждать ее раб.

Обязанности Евгения действительно оказались не слишком сложны: стол, одевание и раздевание хозяйки, сопровождение ее во время редких прогулок и мелкие поручения, которые Леди изволила ему давать. Но уход за Диком требовался постоянный: прежде всего выгуливать его в парке трижды в день. Перед этой процедурой Дик освобождался от кожаных вериг и мог справлять свою нужду по-собачьи, приподняв ногу. Было устроено для него нечто вроде туалета в далеком уголке сада. Неподалеку располагалась площадка, смоделированная как нечто среднее между собачьим ипподромом и спортивным уголком для людей. Здесь Дик мог поддерживать форму, прежде всего это касалось осанки — передвигался он только на четвереньках, а искривления спинных позвонков следовало избежать во что бы то ни стало. И Дик должен был носиться до изнеможения, преодолевая препятствия и показывая чудеса ловкости. Иногда Леди задерживалась на несколько минут, чтобы понаблюдать за его успехами и дать пару советов. Она поглаживала раба по голове, иногда кормила чем-нибудь из рук и уходила, оставляя Евгения продолжать занятия.

Дика не всегда допускали к столу госпожи, чаще всего Евгений относил ему обед в миске после того, как ел на кухне сам. Ему же приходилось и наказывать раба по приказу Леди. В первый же вечер все собрались в гостиной, хозяйка смотрела телевизор. Когда Евгений ввел Дика, она осмотрела свою собственность и осталась недовольна осанкой. Повинуясь движению руки, лакей должен был открыть дверцу шкафа, где лежала изящная черная плетка с десятью хвостами, на концах которых красовались увесистые узелки. Евгений протянул орудие хозяйке, предполагая, что она осуществит экзекуцию, но та покачала головой.

— Сегодня Дик вел себя не так уж плохо и достоин легкого наказания. Ты попробуешь на нем свою силу. Но не вздумай давать поблажек, иначе сам получишь то же самое!

Евгений без колебаний взял плеть, стянул с раба пояс, обнажив значительных размеров член и покрытые рубцами ягодицы. Дик замер на четвереньках и оставался неподвижным, пока продолжалась экзекуция (как пояснила госпожа, в случае малейшего движения он лишался удовольствия, которое значило для дрессированного раба все).

Порка для Евгения новинкой не была с тех пор, как он наказал Нину в особняке Мэм-саиб. И сейчас, исполняя приказ, он старался добиться максимальной точности. Удары ложились ровно, ни один не рассек кожи мгновенно, постепенно концы плети проникали все глубже. Евгений задыхался от возбуждения при каждом взмахе, а Дик готов был спустить в любой момент. Наконец Леди скомандовала: «Хватит!», Дик поцеловал орудие наказания и плеть была убрана в шкаф, откуда Евгению не раз еще приходилось доставать ее.

Затем началась «праздничная часть» вечера.

— Чтобы Евгений это увидел, а ты получил поощрение, — обратилась к Дику хозяйка, — тебя ждет небольшое удовольствие. Стойку!

Раб замер в предписанной позе и преданно глядел на Леди, когда Евгений притащил из угла комнаты широкую скамью и подал хозяйке пару тонких резиновых перчаток. Он понимал, какое удовольствие предвкушает Дик и почему именно оно обеспечивает полное повиновение. На его месте Евгений отдался бы на милость этой женщины тотчас же, пошел бы на все ради ее власти над собой. Дик преодолел свое естество, став полностью подчиненным существом. Но зато как гармонично он дополнял свою царственную хозяйку!

Дик замер на четвереньках на скамейке перед диваном госпожи, которая нагнулась к нему, погладила израненные ягодицы, потом начала руками в перчатках работать над членом раба. Несмотря на сильную эрекцию, оргазм наступил не скоро — дрессировка явно включала и умение сдерживаться, и способность кончать строго по приказу. Леди начала с вращательных движений на яичках раба, потом ее пальцы двинулись по внушительных размеров стволу, почти не задерживаясь на головке. Потом от размеренных легких касаний она перешла к последовательным движениям вверх-вниз, уже не отводя рук от члена. Евгений поднес к чреслам Дика небольшое фарфоровое судно, в которое забил сильный поток спермы, направляемый умелыми руками Леди. Она заметила так, как будто Дика не было в комнате:

— Несколько строгих тренировок, и он научился заканчивать по моей воле, получая удовольствие и от порки, и от любых других наказаний. Именно это — смысл его существования, в этот момент он до предела сливается со мной. Прелестный песик! Хороший, хороший!

В момент оргазма глаза Дика были совершенно безумны, сам же он не шевелился. Казалось, вся энергия его мускулистого тела ушла внутрь, в эти глаза. Грация его посадки, его поза были поистине собачьи — не в оскорбительно-животном смысле, а в отношении к хозяйке, которое выражалось без слов.

Все с тем же выражением лица Дик облизал перчатки госпожи, сперму же его она заботливо убрала — эту жидкость Леди использовала в приготовлении косметической маски. Таким образом, понял Евгений, этот акт становился для Дика поистине квинтэссенцией существования: он сливался с боготворимой им госпожой, кончая в каком-то смысле ей на лицо, чего не мог сделать реально. И всякий раз во время такого сеанса только неимоверным усилием воли сдерживал свое возбуждение Евгений, прислуживавший Леди.

Впрочем, повторялись процедуры нечасто, хозяйка не считала возможным баловать раба. В остальное время его половые органы находились под таким же полным контролем, как и все тело, уровень гормонов повышался, но женщина знала, когда именно следует поощрить его, а когда — ограничиться кормлением из рук, поддерживая сильнейшее возбуждение. Иногда раб мог кончить и от особенно сильной порки (здесь Евгений узнал «школу» доктора Радек). Леди предусматривала это, и всегда планировала экзекуции, которые могли заменять «дойку», хотя проводились в качестве наказаний. Не избежал наказаний и Евгений. Отведя Дика в его конуру, он вернулся за новыми приказаниями. Госпожа, казалось, не обратила на него внимания. Евгений, стоя у ее дивана, счел себя забытым, когда раздался резкий голос:

— Теперь время разобраться и с тобой. Раздевайся, быстро! Догола.

Исполнив приказ, он замер, выровняв руки по бокам. Госпожа знаком приказала улечься на диван. Затем она приподняла бывший на ней халатик и привстала над лицом лакея. Над головой Евгения нависли ее ягодицы, скрытые толстыми белыми панталонами. Затем госпожа чуть раздвинув полные полушария, начала медленно опускаться на него таким образом, чтобы закрыть нос и рот раба своей обширной попкой. Евгений не смог сдержать инстинктивного вдоха, однако ничего столь страшного не произошло — Леди немного поерзала, устраиваясь поудобнее, и замерла, а Евгений обнаружил, что может дышать, хотя из трудом. Свободные панталоны, хоть и натянулись сзади, все же обеспечивали доступ воздуха к зажатому между ягодицами носу и прикрытому лоном рту. Хозяйка расслабилась и продолжала смотреть телевизор. Никаких приказов не поступало, и Евгений должен был лежать неподвижно, с трудом дыша и повинуясь мельчайшим колебаниям массивного тела над ним. Острый запах попки госпожи дополнялся резким ароматом лона, и Евгений, упиваясь ими, не смог сдержать возбуждения. Хотя его возбужденный член и не удостоился внимания, выражений неудовольствия тоже не последовало.

В другие вечера госпожа частенько устраивала себе вечерний отдых на лице лакея. Иногда панталоны были более плотными, а иногда она опускала на Евгения обнаженное тело. Но за попытку прикоснуться к нему языком он был наказан той самой плетью, которая частенько прогуливалась по спине Дика. Только дважды Леди недвусмысленно приказала удовлетворить ее. В этих случаях на ней были элегантные тонкие панталоны с разрезом на лоне. Туда проник язык Евгения, нежно ласкавшего хозяйку и глотавшего ее влагу, пока та не приказала ему закончить во всех смыслах — от двух прикосновений пальцев хозяйки Евгений спустил, госпожа поднялась и приказала ему подмыться. Во второй раз за точность исполнения в награду он получил промокшие панталончики хозяйки, в которых должен был спать и кончать. А это Евгений делал каждую ночь, удовлетворяя себя по приказу Леди, поскольку его удовольствием она специально не занималась.

Дни проходили в тех же самых занятиях — менялась интенсивность прогулок с Диком, его наказания, менялись потребности госпожи при вечернем анилингусе, но суть происходящего оставалась неизменной. Евгений не видел никого, кроме Леди и Дика; остальные слуги, исполнявшие работы в особняке, научились быть совершенно незаметными. И это общество оказалось удивительно приятным: внешние достоинства хозяйки соразмерялись с внутренними. Долгое время она предпочитала думать о деньгах, да и теперь превосходно ориентировалась в финансовом мире, но, оказавшись на покое, больше занималась собой. У нее была огромная библиотека, которой Евгению разрешалось пользоваться — в основном беллетристика в редких изданиях и экономическая литература. Иногда госпожа удостаивала лакея недолгой беседы, демонстрируя если не глубину познания, но величайшую силу убеждения и такт.

Дику было запрещено разговаривать без разрешения госпожи, но нарушать изредка этот запрет ему доставляло удовольствие, поскольку Леди, узнав о нарушениях, неминуемо подвергала раба наказаниям, важным как проявление внимания и интереса. Раз Дика наказывали, значит, им занимались по-настоящему. Поэтому иногда этот удивительный человек обращался к Евгению и получал ответ. Редкие реплики тем не менее были всегда уместны, Дик полностью растворился в чужой власти не от недостатка собственной индивидуальности, а от ее полноты. Впрочем, беседы с ним вскоре прекратились. Леди Вероника как-то услышала голос своего раба и приказала надеть на него кожаный намордник, полностью закрывавший рот, откуда не могло вырваться ни звука. Евгения она тоже наказала вечером, выпоров в присутствии Дика. Лакей, спустив штаны, должен был стоять, уперевшись руками в спинку стула, а хозяйка методично охаживала его задницу плетью.

Тем не менее ее расположение к Евгению не уменьшилось. Казалось, хозяйка хорошо знала о его прошлом опыте, хотя и не обсуждала этого. Зато из ее намеков Евгений смог воссоздать историю семейства, и Леди Вероника и Дик стали для него по-настоящему близки. Он превратился в верного слугу — члена семьи.

Ведь Дик был в самом деле мужем Леди уже давно. В юности они были в равной степени удачливы, а потом, когда к жене пришел успех, муж, ничего подобного не достигший, начал комплексовать. Дик не мог реализовать свой значительный потенциал, у него случались нервные срывы. Настал момент, когда для супруги это стало невыносимым, но расставаться с мужем и отцом своего ребенка она не хотела. И когда дочь отправили в западную школу, а Вероника сдала в аренду свое дело, она окончательно посвятила себя дому. Долгая дрессировка мужа, побывавшего и у доктора Радек, и еще в одной лечебнице, привели к его полному подчинению. Так супруг Леди окончательно стал Диком — животным и одновременно полноправным партнером. Рабство помогло ему избавиться от колебаний, обрести себя, найти мир и счастье. Ведь Дик был счастлив в той же степени, что и его хозяйка. И их счастье разделял и Евгений.

До тех пор, пока у двери не остановилась машина; по ступенькам вышла из нее Ира. В этот раз она прошла ненадолго в кабинет Леди, но через несколько минут громко приказала Евгению собираться. Когда он в последний раз кланялся хозяйке, в его глазах стояли слезы — время, проведенное в особняке, казалось идеальным, наиболее гармоничным моментом его рабского существования. Ведь он, подчиняясь, повелевал, был полноправным участником размеренной, чудесной жизни. Но спокойствие ни в чем не изменило Леди, потрепавшей бывшего лакея по подбородку и медленно, не утрачивая грации, удалившейся к себе наверх. На верхней площадке лестницы замер Дик, нерешительно улыбнувшийся на прощание. А в дверях уже ожидала Ира.

История восьмая

Беременная хозяйка

При возвращении в квартиру хозяйки Евгению стало ясно, что ее финансовое положение несколько поправилось, возможно, благодаря его услугам. Появилось несколько новых предметов обстановки, не выделявшихся из общего ансамбля, но очевидно роскошных и дорогих. Ира, впрочем, смотрела на них вполне равнодушно, приглашая раба занять место у ее ног.

Но не менее очевидным было и другое: беспокойство хозяйки по поводу настроения раба. Она не смогла сдержать легкой дрожи, спросив, как ему понравилась Леди Вероника — видно, что ответ, как и выводы Евгения из минувшего опыта, очень волновали ее.

— Как госпожа она почти совершенна. Дик находится в прекрасных руках, — негромко ответил он.

— Ты хотел бы оказаться на его месте?

— Я отдаю себе отчет, что во всем повинуюсь своей хозяйке, но.., — Евгений замялся, — есть одно сомнение: в царственной Леди легко раствориться без остатка. Она подавляет раба своими достоинствами и он исчезает в ней. Для многих такое повиновение идеально, но если учитывать личность раба как одной из сторон, причем стороны важной.

Иру ответ скорее обрадовал, она слегка улыбнулась.

— Подумай, каким был ее Дик до порабощения! Ненасытный, жестокий кобель, подверженное припадкам животное. А теперь он спокоен и счастлив, все светлые стороны личности не остались незамеченными. А ты, пожалуй, прав. Леди Вероника слишком хороша для равноправных отношений. Мэм-саиб ведь отличается от нее?

Евгений только кивнул, вспомнив о той, что вошла в его жизнь как старшая сестра и стала идеалом, центром, к которому стремились все его размышления. Ира заметила благоговение в его глазах и не стала конкретизировать вопрос. Она надолго задумалась, явно не разделяя энтузиазма раба. Возможно, это неудовольствие и стало причиной его вечернего наказания. Конечно, размер любой провинности определяла госпожа, но дрожь поданного рабом бокала все же не столь серьезный повод. А ремень прогулялся по его спине по-настоящему. К тому же Евгению пришлось послужить столиком: на его исполосованной коже стоял поднос с напитками и закусками, с которого хозяйка то и дело что-то брала, занимаясь вечерними делами. Посмотрев какой-то новый фильм, поболтав по телефону, она улеглась в постель, приказав Евгению удерживать поднос неподвижно. Немного помолчав (спина уже исходили мелкой дрожью, в любую секунду один из бокалов мог упасть), хозяйка обернулась к нему.

— Сними эту посудину и приблизься!

Подождав исполнения, она продолжила:

— Я много думала о твоей судьбе. Ты знаешь, мне порой кажется, что рабство у меня не в полной мере раскрывает твои способности. Сначала я полагала, что дело во мне самой — я лишена таланта как госпожа. Потом стало ясно: нет, это не так. Мы взаимодействуем прекрасно, но не на всех уровнях. Нет той глубины взаимоотношений, которая у нас образовалась с Мэм-саиб. Она, конечно, очень одаренная женщина и много для меня сделала; все остальные — Полина, например, — весьма от нее зависят. И вот та, которую я считаю кем-то вроде старшей сестры, предложила взять тебя на неопределенный срок. И теперь я размышляю: может быть, действительно ты окажешься у нее на своем месте? Не бойся, решение от тебя не зависит. Я ведь знаю степень твоего повиновения приказам и удовольствия от этого. Просто ставлю в известность: твое положение может измениться. А теперь свернись, пожалуйста, у меня в ногах и согрей ступни, в комнате прохладно.

Евгений усердно ласкал ножки своей госпожи, пока не раздалось ее глубокое ритмичное дыхание. А он замер, не смея нарушать сон Иры, весь погруженный в думы о своей дальнейшей судьбе. Ира, которой он был навеки благодарен за открытие такой стороны человеческих отношений, Ира, которая дала ему счастье рабства и привнесла в его жизнь истинный смысл. И Мэм-саиб, давшая ему не просто почувствовать, но понять себя, исследовать все тайны своего сердца и приблизиться к совершенному рабству, постигшая его и давшая ему возможность сделать смелый шаг вперед. И там, и тут его ждало счастье. И Евгений совершенно неожиданно для себя самого успокоился. Уроки не прошли даром. Что бы там ни было, он останется рабом и сможет подчиняться той или иной законной хозяйке; огромный ковер желаний и страстей, чувств и мыслей разворачивался перед ним. Удовольствие из сексуального или морального стало всесторонним, нераздельным и гармоничным. Всякий приказ — счастье, дающее жизни новый оттенок смысла.

И тут он заснул сном младенца, спокойным. Светлым. Гармоничным. А как еще мог себя чувствовать раб в ногах госпожи?

Наутро Ира вновь собрала его в дорогу.

— Возможно, я сдаю тебя в аренду в последний раз. Это будет не вполне обычное поручение. Придется выслушать предысторию. Одна моя знакомая, чудесная молодая женщина, была обманута мужем. Особенно ужасным было то, что этот мерзавец совершил проступок, когда супруга в первый раз оказалась в положении. Затем подонок раскаялся и изъявил желание понести любое наказание. Она по моему совету обратилась к Мэм-саиб и та помогла его направить в один небольшой коррекционный центр, чуть более строгий, чем у доктора Радек. Перевоспитание проходит успешно, и вскоре Влада получит полностью послушного и любящего раба в придачу к желанному ребенку. Проблема в том, — продолжила Ира, повязывая Евгению галстук, — что у нее практически нет опыта в обращении с повинующимися женской воле мужчинами. Так что ты будешь и рабом, и учителем. И, конечно, домашней прислугой. Ведь женщине в ее положении нужно так много. Кто-то из нас будет контролировать ваше сожительство. А теперь поехали!

В автомобиле Евгений осознал важность возложенной на него задачи. Дать представление будущей госпоже о перспективах ситуации и возможностях ее развития — ситуация, достойная его и могущая показать его сильные и слабые стороны как раба. А Ира не спешила ничего более подсказывать, считая, что его опыт позволяет прекрасно ориентироваться самостоятельно. Так они прибыли в обычный двор, куда выходил подъезд десятиквартирного дома, на вид весьма привилегированного. Из домофона донесся хриплый голос:

— Войдите, открыто!

В огромной прихожей царил некоторый беспорядок. А на пороге комнаты, в которую из-за закрытых жалюзи почти не проникал свет, стояла круглолицая брюнетка лет двадцати восьми. Животик явно выделялся под цветным халатом. Повинуясь толчку Ирины, Евгений замер на коленях. Его хозяйка, перехватив нерешительный взгляд Влады, кивнула:

— Да, это твой раб на ближайшие дни! Евгений прекрасно дрессирован как для исполнения бытовых поручений, так и для всех прочих видов обслуживания. За малейшую провинность ты обязана его строго наказывать. Иначе проявишь неуважение и ко мне, и к рабу. Он получает несказанное удовольствие от любой формы внимания, прежде всего от строгости. Не бойся, вряд ли ты предложишь что-то чрезмерное для него. А сейчас прими поводок — Евгений переходит в твою власть.

Ошейник натянулся, и раб медленно подполз к ногам Влады, все еще находившейся в легком недоумении и растерянно поблагодарившей гостью. От приглашения выпить и посидеть Ира отказалась, а на прощание добавила:

— Если с поведением раба будут какие-то проблемы, позвони мне или сама знаешь, кому. Тут же приедем и наведем порядок. Впрочем, вряд ли возникнут трудности. Удачной тебе дрессировки. Привыкнешь и получишь удовольствие.

Ира без особой горячности чмокнула Владу в щеку и закрыла дверь. Евгений остался наедине с беременной госпожой, сильно нервничавшей, судя по ее тону:

— Евгений. Ты можешь встать. Пройди в кухню. Спать будешь там, на матрасе, — Влада вздохнула и провела рукой по животу. — Я должна отдавать тебе приказы, а это, оказывается, непросто. Начну с простого. Приготовь, пожалуйста, обед.

В первые два дня рабство Евгения ограничивалось работой прислуги. Он готовил, покупал продукты, заботился о хозяйке во время приемов пищи, пылесосил, мыл полы, убирал в комнатах (а уборка требовалась немаленькая). На второй день хозяйка нерешительно попросила его постирать белье:

— Ты можешь снять свою рубаху и облачиться в фартук или в рабочий халат?

— Вы вольны приказать мне носить любую одежду, госпожа, и я получу от этого несказанное удовольствие.

— А если, — Владу, похоже, огорчила пассивность раба, — это будет что-то грязное и не вполне приличное?

— Тем значительнее будет ваша забота обо мне, — поклонился Евгений (Влада не захотела, чтобы он передвигался по дому на коленях).

— Что ж, — и хозяйка извлекла из какого-то шкафчика грязный голубоватый халатик, пропахший потом и даже с пятном крови. — Посмотрим, как ты будешь выглядеть в этом.

Евгений тут же обнажился и натянул халат, мягкая ткань с запахом повелительницы не могла не вызвать возбуждения. Эрекция была столь выразительна, что привлекла внимание Влады.

— Вижу, тебе и впрямь нравится. Затяни пояс потуже, а то совсем неприлично выглядит. И принимайся за стирку!

Она уселась в кресле в прихожей и стала наблюдать за действиями Евгения, сначала поработавшего с большими вещами, а затем перешедшего к ручной стирке. У Влады оказалось очень много грязного белья, и к запаху халата добавились новые, столь же восхитительно острые. Каждые трусики, каждая комбинация подвергались тщательной стирке. На одних, с большим желтым пятном спереди Евгений задержал взгляд. Это были очень красивые белые трусики со светло-голубой вставкой. Заметив заинтересованность хозяйки, Евгений демонстративно задержал их в руках, разгладил и втянул носом воздух.

— Тебе действительно это нравится?

— Да, мадам, все исходящее от госпожи, меня возбуждает. А так возникает возможность большего сближения. Вы можете запретить мне это, и такой запрет станет еще одной пыткой.

Однако запрещения не последовало. Совсем наоборот.

— Возьми их в рот, если хочешь распробовать вкус.

Источник терпкого запаха теперь можно было исследовать языком. Евгений совершал медленные движения, погружая плотную ткань трусиков внутрь, пока во рту не поместилось все. Госпожу явно позабавил вид раба в грязном халате, с заткнутым ртом и слегка вздувшимися щеками. Она приказала продолжить стирку в таком виде, расслабилась и то и дело, отвлекаясь, поглаживала живот и промежность.

Потом Влада заметила:

— Раз ты восхищаешься всем, исходящим от госпожи, значит, и всякому рабу это доставит счастье.

Тон был скорее утвердительным, и Евгений кивнул.

— И туалетные сцены, наверное? Сейчас проверим.

Она вошла в туалет и хотела закрыть за собой дверь, но Евгений, не без оснований увидев в этом недоверие к рабу, просительно опустился на колени.

— Хочешь посмотреть? — Влада позволила ему остаться в дверях, медленно приподняла халатик и опустилась на сиденье. — Ты можешь получить такое удовольствие.

Она, не торопясь, облегчилась, потом посмотрела на Евгения, видимо, колеблясь.

— Дай-ка мне трусики. Не волнуйся, получишь обратно.

Влада тщательно вытерла промежность комком ткани, чтобы как можно больше капелек влаги попало на него. Затем сделала знак приблизиться.

— Раскрой-ка рот пошире. А я опущу туда подарок.

Вскоре раб был надежно заткнут, на сей раз столь интимно, что хозяйка не могла не оценить эффекта такого воздействия. Ее моча постоянно соприкасалась с языком раба, что доставляло удовольствие и Владе, и Евгению. Госпожа приказала ему вернуться к работе, а сама вскоре прилегла в постель и яростно мастурбировала. Ее сладострастные стоны вызывали у Евгения дрожь. Продолжая стирку, он вспотел. Но вскоре потребовалось заняться другими насущными делами.

Когда он пригласил Владу к сервированному столу, она с трудом приподнялась в кровати.

— Ты не мог бы принести прибор сюда?

Он кивнул (трусики все еще оставались во рту), но госпожа уловила нечто невысказанное и милостиво разрешила вынуть кляп.

— Мэм, я бы почел за величайшее снисхождение разрешение доставить вас к столу.

Влада как будто не поняла, что он имеет в виду, а затем, усомнившись в силах раба, смерила Евгения взглядом. В ее глазах появился тот огонек интереса и жизнелюбия, который отличал истинных хозяек.

— Встань на четвереньки. И вставь свою затычку на место!

Действительно, весила Влада не так уж мало. Но Евгений с честью справился с ролью «лошадки» и доставил ее на кухню без проблем. Госпоже понравился такой способ перемещения, и в награду за предложение она сделала рабу подарок:

— Когда выстираешь эти трусики, можешь их носить под одеждой. Это ведь позволит не расставаться со мной и моими проявлениями в дальнейшем. Это же приятно?

Поцелуи, которыми были покрыты ее ноги, Влада сочла достаточным ответом. После обеда она разрешила рабу вылизать свои тарелки, приказала переодеться и отправляться по магазинам. Вечером Евгений в будничной одежде сопровождал хозяйку на прогулке, которая была очень полезной. Встречные обитатели видели перед собой ожидающую ребенка пару с незначительной разницей в возрасте, а на самом деле перед ними находились госпожа и ее раб в трусиках и колготках хозяйки, с ошейником и с фаллоимитатором в анусе — эту последнюю деталь Владе в телефонном разговоре посоветовали использовать почаще. Действительно, вставка добавляла Евгению чувствительности и постоянно возвращала его к реальности господства над всеми проявлениями личности.

Вечером Влада, оставшись за два дня очень довольна рабом, позволила себе дальнейшее с ним сближение. Теперь Евгений вылизывал ее после туалета. Она получала удовольствие наравне с ним, избавившись от всякой скованности и ложных представлений. А ближе к ночи, ложась в постель, позволила рабу удовлетворить ее желания языком. В награду Евгений мог мастурбировать в ее трусиках, отчего госпожа вновь возбудилась, и он повторил работу по облегчению зуда в ее промежности.

Для Влады мало-помалу господство перестало быть забавной игрой или способом отомстить супругу. Она нашла в себе стремление управлять мужчиной, контролировать его, соединяя с ним свою судьбу. И сумела, может быть, несколько примитивно, реализовать такую склонность; по крайней мере, свою задачу Евгений мог считать выполненной, особенно с тех пор как Влада впервые смогла наказать его.

Через четыре дня после появления в ее квартире Евгений проснулся разбитым. Неудивительно, накануне ночью он почти не спал, выполняя все капризы женщины. То ей хотелось чего-то солененького из холодильника, то он подносил ночной горшок и подчищал Владу языком, то ей просто не хотелось бодрствовать в одиночестве. А потому утром на кухне он был крайне небрежен и разбил чашку госпожи. На вопрос о причине шума Евгений ответил откровенно и удостоился ответа скорее равнодушного: «Для раба ты слишком неуклюж!». Евгений опустился на колени.

— Я был ужасно плохим и достоин наказания, мэм, и прошу вас избрать самое суровое.

Он понимал, что момент является переломным. Госпожа должна осознать всю полноту своей власти над рабом и всю важность ответственности, этой властью накладываемой. Кроме того, если она станет настоящей хозяйкой, ей предстоит постоянно наказывать мужа-раба. И лучше если она испробует впервые новые ощущения с чужим и более вышколенным человеком. Влада пришла к тому же выводу. Она сразу после завтрака, не позволив Евгению поесть, приказала принести линейку и с сомнением посмотрела на раба.

— Ты уверен, что хочешь этого?

— Я должен получить наказание, — он был тверд в исполнении приказа Иры.

— А не будет ли это слишком жестоким? — поинтересовалась Влада.

— Нет, мэм, любая пытка будет величайшим счастьем, потому что заслужена провинностью и показывает мне, что вы не пренебрегаете моим повиновением и не отказываетесь от надежды исправить раба в лучшую сторону.

— Что ж, тогда тебе лучше задрать халат и спустить трусики.

Когда это было исполнено, Влада приложила линейку к его коже, примериваясь, потом нанесла первый удар. Била она неумело, делала слишком сильные взмахи, а неравномерные удары оказались не особенно точными и эффективными, а порой были просто мучительны. Но сдержать возбуждения Евгений не смог, после перерыва в наказаниях это стало особенно волнующим.

Однако долго продолжать его хозяйка не смогла из-за своего положения. Утомившись, она опустила линейку, глубоко вздыхая и даже не вслушиваясь в благодарности раба. Потом спохватилась:

— Наверное, этого достаточно?

Евгений не спешил поправлять одежду.

— Меру наказания определяете вы сами, но я считаю, что заслуживаю за свой проступок большего. Просто во время наказания вы должны были утомиться, а к этому привела все та же моя небрежность.

— А это была моя любимая чашка! — опомнилась Влада.

Первоначально она хотела ограничиться туалетным наказанием, но потом решила отложить экзекуцию на вечер.

— Ведь ожидание будет для тебя приятным?

— Да, и по-настоящему мучительным.

До вечера Влада к этому вопросу не возвращалась, нагружая Евгения домашними делами. Правда, в одном из телефонных разговоров она упоминала слова: «провинность» и «наказание», но сути дела раб не знал. Только перед сном Влада достала комплект ремней и туго спеленала им обнаженного Евгения, не говоря ни слова. Раб практически не мог пошевелиться. Затем хозяйка извлекла из шкафа грелку из термостойкого материала и поставила чайник на газ. Когда вода закипела, она успела уже подробно разобрать проступок раба и завершила тирадой о необходимости серьезных мер. Влада наполнила грелку из чайника и уложила ее Евгению на грудь. Она сказала, что не будет пользоваться кляпом, но включила радио погромче.

Мера предосторожности оказалась не излишней: стоны раба становились все громче по мере того, как кипяток обжигал его кожу. А Влада наполнила грелку вновь и переместила ее ниже. Чувствительный к теплу Евгений буквально заливался слезами и умолял о пощаде, а это еще больше возбуждало мучительницу, вошедшую во вкус власти и манипуляции мужчиной-рабом. Когда ей наскучило развлечение, она потребовала благодарности. Евгений чуть слышно прошептал требуемую формулу, за что получил награду: кожу смазали спиртом и сделали холодный компресс. Затем, чтобы стоны не мешали ей уснуть, Влада заткнула грязными трусиками рот раба и улеглась.

Евгений долго не мог уснуть — не только от боли. Ему действительно удалось пробудить в этой женщине подлинные садистские инстинкты, ее будущий раб получит самый полный из возможных видов контроля — после некоторого периода адаптации, разумеется.

Наутро, когда развязанный Евгений отвез хозяйку в туалет, его ждал сюрприз.

— Наши наказания вчерашним днем не ограничиваются. Тебя ждет совершенно особая клизма.

Влада натянула перчатки и приступила к операции. Лежавшему на полу Евгению в задний проход был вставлен тонкий шланг, небольшая жесткая пробка закрыла само отверстие. Второй конец тонкого провода госпожа вставила в свой мочевой канал, и вскоре темная влага под напором понеслась в Евгения. Жжение внутри было поистине мучительным, а госпожа, облегчаясь, получала великое удовольствие. Этот эксперимент мог бы привести к серьезным последствиям, но Влада не забыла о рабе и, как только его кишечник освободился от ее мочи, поставила уже обычную клизму для промывания внутренностей. Затем поблагодаривший госпожу Евгений отправился готовить завтрак.

Теперь его наказывали ежедневно, но в основном легко — за ним числились только мелкие провинности, но ни одну из них Влада не забывала. Нескольких ударов линейкой, лишения завтрака или ужина, нескольких кругов по квартире с госпожой на спине вполне хватало рабу, чтобы не чувствовать себя обойденным, а госпоже — чтобы не утрачивать нового удовольствия.

Только раз Влада придумала кое-что новое, когда раб сверх положенного задержался в магазине — сломался кассовый аппарат, и пришлось долго ждать. Извинений и сетований хозяйка, разумеется, не приняла, она действительно начала нервничать в ожидании. Пришлось за это всерьез расплачиваться.

Влада извлекла два фаллоимитатора, которыми пользовалась сама, позволила рабу вылизать их, затем вогнала ему в задний проход. Хотя анус Евгения был достаточно растянут самыми разными способами, сейчас ему пришлось плохо (если бы не кляп, раб не сумел бы сдержать крика). Одновременное пребывание в узкой дырочке двух объемных стержней причиняло мучения. А Влада между тем уселась у него на спине, удерживая искусственные члены на месте, и приказала проехать по комнате туда и обратно. Евгений исполнил роль послушной лошадки, но каждый шаг мог оказаться последним. Когда Влада извлекла орудия пытки из его задницы, на одном из них была кровь. Евгений, обессилев, упал на пол. Сейчас он не думал о своем поручении — боль отнимала все силы.

Хозяйка прониклась своей ролью и позаботилась о рабе. Две больших клизмы с лекарственным раствором сняли часть болевых ощущений, и Евгению было позволено отдохнуть. Впрочем, через пару часов он уже занимался купанием госпожи. Влада требовала, чтобы он совершал тщательное омовение и массаж ее тела дважды в день. После этого Евгений пользовался ванной сам. Кроме того, госпожа иногда прибегала к услугам его члена, оседлав лежащего на полу раба, после чего ей снова требовалось подмываться.

Объем работ, таким образом, не уменьшался, а все увеличивался, поскольку Влада входила во вкус. Евгений, считая свою задачу исполненной, дожидался приезда Иры. И вот этот день настал, хозяйка сообщила, что ей придется с ним расстаться. Влада даже поцеловала Евгения в щеку, чего ни разу не делала. Евгений униженно поблагодарил ее за все, но в ответ получил:

— Я считаю, как и твоя хозяйка, что ты здесь хорошо поработал и проявил настоящие достоинства. Теперь с муженьком мне будет управиться гораздо легче. И интереснее. Ведь уже скоро, — Влада погладила свой живот, а Евгений, стоя на коленях, покрыл его поцелуями.

В этой позе их и застали посетители. На пороге стояла Мэм-саиб в простом коричневом платье и Евгений, пораженный, не обратил поначалу должного внимания на ее спутника. А следовало бы: просторный плащ с капюшоном скрывал того, кто навсегда сменит Евгения у ног этой женщины. Когда Мэм-саиб сняла этот покров, стало очевидно, что заведение, в котором находился муж Влады, было гораздо строже пансиона доктора Радек.

Голову мужчины скрывал глухой кожаный чехол, туго затянутый ремнем на шее. Тело покрывали свежие шрамы, на проколотых грудях и на члене висели свинцовые гирьки немалых размеров, «пояс верности» был затянут настолько туго, что кожа вокруг него собралась складками. Раб был бос, ноги и руки скованы. Мэм-саиб дернула за крепившуюся к наручникам цепь, и мужчина рухнул на пол. Женщина тут же пояснила Владе:

— Он прошел самые жесткий курс тренировок, как вы того и пожелали. Ежедневно следует наказывать его. Но отказ от наказаний и пренебрежение выступают как сильнейшее наказание и также приносят ему счастье. В рацион раба постоянно должны входить ваши испражнения. Его задница крайне чувствительна: кончает от нескольких прикосновений к ней. Гирьки также могут крепиться к мочкам ушей и губам, вес стоит увеличивать. Разумеется, вышколен для всех форм использования. Тренирован получать удовольствие и кончать, если вы позволите ему посмотреть на ваше лицо и разрешите кончить. Если потребуются какие-то рекомендации, звоните непременно.

Мэм-саиб протянула Владе карточку.

— А Евгения я забираю. Он и так у вас задержался. Знаю, что не зря. Но ему пора к хозяйке. И, не став продевать процедуру, прощания, вышла, оставив Владу с ее новым рабом.

В машине она молчала. Евгений несколько нервничал, особенно когда свернули со знакомой дороги и после утомительных блужданий подъехали наконец к коттеджу Мэм-саиб. Навстречу вышла Ивонна, поклонившаяся хозяйке и насмешливо поглядевшая на пассажира. В холле госпожа прервала затянувшуюся паузу:

— У Влады ты добился значительных успехов, последние разговоры с ней убедили меня, что она готова принять самого тренированного раба и уделит ему достаточно внимания, не забыв и о своих удовольствиях. Этот успех убедил кое в чем и Иру. В общем, поговори с ней сам.

Ира спустилась сверху, вертя в руке бокал с вином. Евгений поцеловал ее обувь, но не мог не отметить, с какой рассеянностью она приняла приветствие раба. Мысли хозяйки были заняты чем-то другим. Она не сразу решилась заговорить:

— Постараюсь покороче — так будет гораздо легче. После того, как ты достиг столь высокого уровня, я сочла, что больше не могу быть твоей хозяйкой и дальнейшим устройством твоей судьбы должна заняться более опытная госпожа, которой потребуются твои таланты и с которой вы достигнете наибольшего взаимопонимания. Ведь связь между нами, основанная на интеллектуальном интересе, порядком поистерлась. Обоим нужны новые впечатления. Да и задумывалось это как нечто временное.

Евгений не получил позволения говорить, в противном случае он не удержался бы от какой-нибудь глупости. А ведь в глубине души раб совершенно принимал правоту мнения госпожи, дело действительно обстояло так, как сказала Ира. И ему приходила в голову только одна хозяйка. Это Ира знала и сама.

— Мэм-саиб снизошла до того, что согласилась заняться устройством твоей судьбы. За это ты должен быть ей навечно благодарен. Так оно, наверное, и есть. Я уже передала ей твои документы. Осталось только подписать контракт.

Она позволила ему встать и вручила текст, в котором всю власть над жизнью и условиями своего существования Евгений вручал в руки новой хозяйки. Настоящее имя ее нигде не упоминалось, только тот псевдоним, которым он и сам всегда называл ее. Подпись Евгений поставил не раздумывая: стандартный контракт был исполнением воли хозяйки и отказ от него равносилен смерти. Кроме того, документ предназначался только для внесения в компьютерный банк данных (его обширность Евгения давно удивляла). Теперь он превращался в собственность Мэм-саиб. Но его новая хозяйка еще не проставила свою подпись.

Ира передала ей бумагу, дождавшись росчерка пера, и еще раз взглянула на Евгения.

— Не будем прощаться, должно быть, еще встретимся. К тому же я не люблю подобных церемоний. Если будет воля твоей новой госпожи, сможешь меня увидеть. А сейчас дела зовут.

Она чмокнула в щеку Мэм-саиб и удалилась, не оборачиваясь. Евгений не смел смотреть ей вслед, он страдал из-за такого прощания, но понял, что оно является условием игры, которое не им придумано и не им будет отменено. Теперь он принадлежит другой женщине, а та, прежняя, разрывает связь с ним, даже если не уходит навеки из его жизни. Они с Ирой многое дали друг другу и по-настоящему сблизились. Но настали другие времена.

Окрик Мэм-саиб вывел его из состояния грустной задумчивости:

— Размечтался! Твои успехи никак не отменяют необходимости строго следить за собой, за своими поступками и послушанием. Тобой нет нужды заниматься особо, но знаешь сам, насколько тяжела может быть моя власть. Ты о ней мечтал, не так ли?

Евгений кивнул.

— И даже возбуждался от этого?

Снова нерешительный кивок.

— Ты ожидал того момента, когда жестоко наказывать тебя будет не минутной прихотью, но моим неотъемлемым правом? Когда я буду на законном основании контролировать каждый твой шаг? И, наверное, ты даже кончал от этого? — она не дожидалась ответа: — Сколько в тебе древней мужской похоти и грязи, маленький мерзавец! И все же ты мне очень дорог. Запомни, кончать в этом доме ты будешь только по моему приказу! А теперь иди в свою прежнюю комнату и переоденься!

Евгений поклонился и направился туда, где рядом с Ниной провел столько ночей. Но комната опустела, ничто не напоминало о присутствии белокурой рабыни, кроме той самой широкой кровати и шкафа, внутри которого еще лежало ее белье. На кровати аккуратно разложили новый костюм Евгения: тугие нейлоновые трусики, тонкая комбинация и простенький короткий халат. Когда он подумал, что это белье отбирала сама Мэм-саиб, то ощутил небывалое возбуждение. Власть женщины над ним сохранилась, теперь он приблизился к той, о которой мечтал, и почти достиг своего пика.

История девятая

Любовь

Жизнь в доме Мэм-саиб не была теперь похожа на ту, которую Евгений вел раньше. Ниночку отправили в пансион для послушных девочек. Хозяйка решила узнать, как могут повлиять на нее постоянные массовые процедуры. Ивонна и Клодетта занимались своими делами, из их павильона то и дело доносились звуки ударов. Но у сестричек появилось новое развлечение: одна из знакомых Мэм-саиб попросила их сурово объездить своего родственника, и дамочки упражнялись, вспоминая полузабытые навыки. Их жертву Евгению так и не довелось повидать. Сама госпожа по-прежнему занималась организацией сообщества рабов и господ, но теперь у нее появилась контора где-то в городе и работы на дому было немного. Евгений лишился обязанностей секретаря и не обрел новых. Иногда Мэм-саиб вызывала его вечером для разовой помощи. Тогда же она прибегала к помощи искусственного фаллоса. Евгений кончал от ее жестоких ласк, а госпожа — одновременно от своих действий и от унижения раба. Потом удовлетворенного Евгения сразу отправляли в постель. Заниматься самоудовлетворением ему запрещалось, нижнее белье госпожа проверяла, а ночью в его комнату в любой момент могла войти Ивонна или Клодетта (Мэм-саиб не погнушалась возложить на них и эту обязанность).

Однажды госпожа заговорила с Евгением о постоянной работе, но тут же добавила, что это еще дело будущего. Она теперь чаще вела отвлеченные беседы — прежде всего вечером, когда свободный от занятий раб использовался как туалетный столик, как ездовое животное или как столик приборный (хозяйка теперь не ужинала в столовой, но взяла за правило кое-что «перехватывать» после работы). Мэм-саиб часто требовала от Евгения описаний различных эпизодов из его рабской практики и, главное, впечатлений, произведенных на него лично. Она всерьез интересовалась возможностью модифицировать рабскую психологию и рассчитывала на его помощь. Госпожа убедилась в его способностях уже давно, а теперь доискивалась их предела. Речь шла не о болевом пороге или крайнем унижении, а о способности раба постичь себя и быть полезным госпоже. Насколько глубоко должно быть их взаимопроникновение? Теперь Мэм-саиб, а значит, и Евгения этот вопрос интересовал еще больше. Как-то она заметила рабу:

— Для госпожи более важным может оказаться как раз твое отсутствие. Поддерживать связь будет исполнение приказов на расстоянии, физическое удаление сделает психологическую связь с настоящим рабом еще крепче. Ведь раб и госпожа — это не слова в договоре, а постоянные состояния духа, что-то меняющие невозвратно в самом центре личности. Мы, впрочем, в этом уже убеждались. Кстати (продолжила она после минимальной паузы), завтра я уезжаю на конференцию в Европу. Заниматься оформлением твоих бумаг мне показалось излишним, поживешь у одной моей знакомой. Клодетта тебя утром отвезет.

Прозвучавший приказ был суров, но еще раз напоминал о многообразных проявлениях власти хозяйки. Евгений должен был облачиться в обычную мужскую одежду и в течении месяца исполнять все приказы неизвестной ему женщины. Хозяйка настолько полагалась на него, что даже не стала этого уточнять. Благодарность за доверие он мог выразить только поцелуями, которыми покрыл ножки Мэм-саиб.

— Как хорошо ты вышколен. И силен вдобавок! Сегодня можешь ночью поразвлечься сам с собой. А для лучшего эффекта возьми небольшой подарок — мой собственный вибратор. Ощущать его в попке будет для тебя очень приятно. Отправляйся в постель!

Сомневаться в этом не приходилось: в эту ночь Евгений медленно ласкал себя как с помощью механического устройства, так и руками. А наутро, когда еще не рассвело, Ивонна, заставшая раба в раскрытой позе, не удержалась от маленькой пытки. Она стянула руки Евгения за спиной, а еще одним ремнем пристегнула лежащего на животе раба к кровати. Затем, не обращая внимания ни на что, начала вновь и вновь погружать вибратор в анус раба, она не успокоилась после двух оргазмов. Спазмы сотрясали обессилевшего Евгения. Но Ивонна наконец сочла наказание достаточным. Когда он вылизал вибратор, то должен был одеться и спуститься к машине (что исполнил с некоторым трудом под смешки сестер).

Никакой попытки скрыть от него маршрут Клодетта не сделала. Обычный двухэтажный коттедж на окраине города, ухоженный цветник перед ним и подземный гараж — приметы обеспеченной жизни.

— Позвонить в дверь и сказать, кто прислал, — с акцентом проговорила Клодетта, высаживая Евгения. — Там все знают. Когда хозяйка приедет, пришлет за тобой.

На звонок открыла полная рыжеволосая женщина лет сорока, пышное тело которой туго обтягивал черный кожаный костюм из юбки и блузки. Она придирчиво осмотрела Евгения и сделала ему знак войти. Переступив порог, он тут же опустился на колени, поцеловав высокие каблуки туфель хозяйки. Та приняла поклонение спокойно:

— Тебя, судя по всему, и посылает ко мне Мэм-саиб. Хорошо, поживешь здесь. Разденься догола. Теперь снова на четвереньки.

Еще раз осмотрев Евгения (она даже раздвинула ягодицы, пощупала зубы и погладила член), госпожа осталась довольна.

— По дому, если не будет приказа, передвигаешься только так. Из одежды на тебе один ошейник. Работа в подвале, в саду за домом, разные поручения — в общем, ничего для тебя нового, раз ты имеешь значительный опыт. Из постоянной прислуги, кроме тебя, в доме находится только Наденька. Сейчас она наказана, но когда срок истечет — будешь помогать ей на кухне и с уборкой. Ко мне обращаться, не глядя в лицо (тут она отвесила рабу пощечину). Называть в разговоре «Мадам». Теперь займись пылью в гостиной — чтобы все блестело.

Дом был обставлен дорого, но не шикарно, отдавалось предпочтение вещам прочным и солидным, без излишних украшений. Мадам была женщиной практичной, хотя не чуждой эстетике. Коллекция эротических гравюр, хранившихся в ее кабинете, стоила целое состояние (впрочем, и застрахована была на значительную сумму). Как позже узнал раб, Мадам была владелицей преуспевающего борделя для солидных клиентов. На эти доходы она уже обеспечила себе безбедную жизнь и могла содержать постоянно пару рабов.

Занятий в доме было не так уж много. Только растопку в паровой котельной Евгений счел по-настоящему тяжелой. Однако туда следовало наведываться нечасто, на улице стояла теплая погода. Огороженный садик за домом также не доставлял особых хлопот. Мадам там часто появлялась: неизвестно, интересовали ее зеленые насаждения или вид обнаженного раба, аккуратно пропалывающего посадки. Хозяйка была не слишком требовательна, хотя постоянно награждала Евгения пинками и пощечинами за мелкие провинности. Так уж она понимала тотальный контроль над рабом: напоминать о власти над ним можно и мелкими жестами, в которых больше минутной прихоти, чем серьезного наказания.

Вечером Мадам приказала Евгению после ужина отложить в миску небольшую порцию риса, а в другую налить воды. Она отнесла эти блюда в подвал, где содержалась наказанная рабыня. Наутро ее следовало выпустить. Прибрав со стола, он отправился в постель. В комнате лежали два матраса: один из них предназначался Евгению, второй, накрытый шелковой простыней, очевидно, Наде. Мебели не было вовсе, Мадам не собиралась заботиться о комфорте своих рабов. Она была настолько уверена в том, что Евгений тут же уляжется, что даже не проконтролировала исполнение приказа. А раб долго лежал в темноте и слушал доносившиеся из подвала стоны. Он заснул раньше, чем пытка прекратилась, и встал по звонку хозяйки. Он ожидал Мадам в коридоре. Выйдя из своих апартаментов, она тотчас же уселась на спину раба и приказала отвезти ее к завтраку.

В столовой царил идеальный порядок. Мадам решила принимать пищу, используя раба вместо стула и Евгений, сдерживая стон, исполнял эту обязанность, чувствуя пышные ягодицы на своей спине. Давление госпожи стало физически ощутимым и оттого более приятным. Сосредоточившись на этом, он не обращал внимания на отрывистые приказы хозяйки и на шорох, сопровождавший их исполнение. Наконец Мадам поднялась.

— Нужно и вас покормить, собачки!

Она налила стоявшую в углу миску воды и положила в соседнюю посудину оставшейся каши: «Кушать подано! Можете поесть, пока я не передумала».

Евгений подполз к «столу» и буквально столкнулся со стоявшей на четвереньках девушкой. У нее были огромные голубые глаза и густые каштановые волосы до плеч, небольшой рот и щечки с ямочками. Такого очаровательного личика он не видел в жизни, хотя встречал гораздо более красивых женщин. Даже в такой позиции ему стала очевидна грациозность осанки девушки, гибкость ее спины и изящество ножек. Правда, все эти совершенства оттенялись темнотой под глазами, парой шрамов на лице и иссеченными в кровь икрами ног. Разумеется, перед ним находилась та самая Надя, стоны которой тревожили Евгения ночью. С ней ему и предстояло есть из одной миски.

Он жадно потянулся к тарелке, Надя сделала это с другой стороны. Она только прикасалась губами к каше — видимо, от боли она не могла есть. Зато воды девушке требовалось много. Поэтому Евгений отодвинулся от этой миски и, коснувшись ее ладони, сделал знак, что она может выпить сколько угодно. Поблагодарить его Надя не могла, только опустила глаза вниз и слегка улыбнулась уголком рта. Она жадно напилась, оставив немного и Евгению и почти тут же раздался окрик Мадам:

— Ну хватит! Наелись.

Потом она решила выкурить сигарету. Надя подползла к ее ногам и широко раскрыла рот, чтобы хозяйка могла стряхивать туда пепел. Эта неприятная процедура была ей привычна. А Евгений недолго оставался наблюдателем, ему приказали вылизывать пальцы ног откинувшейся в кресле Мадам.

Затем хозяйка собралась в город по делам. Руки и ошейник Нади она привязала к батарее в кухне, Евгению поручила уборку:

— Не вздумай ее отвязать или ублажить! Я не даю ей кончать неделю не для того, чтобы тебе удалось это сделать. Займись лучше подвалом, там крыша прохудилась!

Впрочем, разговаривать рабам она не запретила. Пока Мадам отсутствовала, Евгений смог о многом переговорить с новой знакомой. Впрочем, поначалу Надя дичилась его, видимо, опасаясь излишней откровенности. Она глухо упоминала о своем прошлом. В рабстве у Мадам она находилась уже год, при этом использование девушек в этом доме всегда было весьма жестоким. Тело ее только подтверждало суровость старшей женщины.

Надя была очень умна, помимо школы, она явно занималась с частными преподавателями, знала в совершенстве английский (иногда госпоже требовались ее услуги как переводчицы). В борделе она никогда не работала, основное время проводила здесь, в доме. На вопрос о том, является ли Мадам ее постоянной хозяйкой, девушка отрицательно покачала головой. Очень осторожно поинтересовался Евгений вчерашним наказанием. Надя покраснела, задышала сильнее. Видимо, мысль об экзекуции ее тоже возбуждала.

— Иногда я веду себя как совсем плохая девочка. Мадам для моей же пользы контролирует мое удовольствие, а я иногда нарушаю этот приказ. Она удерживает меня на самой грани плетью и по-другому. Иногда я кончаю, не могу сдержаться. Вот вчера она провела усиленную экзекуцию. Мадам умеет не доводить до оргазма, если порет девушку. И вот я...

Надя всхлипнула. Ее несвязный рассказ ничего толком не прояснил, но Евгений решил вечером вернуться к этой теме.

Мадам вернулась только к ужину. Она не спешила кормить рабов и приказала Евгению извлечь из шкафа больших размеров ящик.

— Теперь открой и подай мне!

Хозяйка извлекла большой двусторонний фаллоимитатор.

— Теперь вам предстоит познакомиться друг с другом поближе с помощью этой штучки. Оба на четвереньках, спиной друг к другу.

Гибкий, тугой стержень постепенно начал погружаться в задний проход Евгения. Вскоре в его теле оказалась немалая часть резинового устройства. Надя испытала то же самое, о чем свидетельствовал ее стон. Мадам легкими движениями рук направила бедра рабов на сближение.

— Теснее, теснее! — Своими ягодицами Евгений уже чувствовал теплую попку Нади, ее округлость даже сейчас ощущалась как нечто возбуждающее, несмотря на неудобство в заднем проходе. — Так, а теперь двигайте своими жопками вперед-назад! И не останавливайтесь без приказа.

Евгений мог заметить краем глаза, как хозяйка приподняла подбородок Нади, заглянула ей в глаза и прошептала:

— Не вздумай кончить.

И затем начала нежными прикосновениями ласкать промежность девушки, неистово вращавшей задом, жаждавшей и смертельно боявшейся оргазма.

Евгений тоже готов был спустить, но сдерживался из последних сил. Их ягодицы сближались и расходились вновь, стержни в попках то изгибались, то распрямлялись. Пытка превратилась в величайшее удовольствие. Наконец он получил сильный шлепок по заднице.

— Все, можете спустить, оба!

Внизу у Нади все давно намокло, а теперь она забилась в конвульсиях, оргазм следовал за оргазмом. Безжалостная Мадам при этом отшлепала рабыню, тем самым усилив удовольствие. Когда девушка упала на пол, хозяйка медленно вынула фаллоимитатор из обоих рабов и приказала им вылизать задние проходы друг друга.

Евгений подполз к лежащей Наде, нежно раздвинул пальцами ее пылающую попку и погрузил туда свой язык. Запах у девушки был очень необычным, мягким, лишенным обычного мускуса его повелительниц. Лизать пылающее, расширенное отверстие оказалось наградой из наград. Мышцы иссеченных ягодиц Нади вновь сжались — последовал еще один экстаз. Евгений отпрянул по сигналу госпожи и остался на четвереньках. Надя с трудом приподнялась и, приблизив лицо снизу, погрузила язык в самый центр ануса. Здесь она не сразу освоилась, поглаживая то одну, то другую точку и слегка постанывая при этом. Ее изящные губы оказались очень подвижными, девушка не испытывала смущения, исполняя приказ, она начисто вылизала задницу раба. Евгений, невзирая на отсутствие приказа, спустил прямо на пол при последнем, самом откровенном движении ее язычка, раздвигавшего розу сфинктера.

Мадам хлопнула в ладоши:

— Превосходное представление! Вы просто идеально сработались. А теперь отправляйтесь в угол и поешьте, потом приберитесь здесь и ступайте спать.

Ночью Надя долго не могла уснуть и стонала на своем матрасе.

— Из меня так и течет. Какая же это пытка!

Евгений признался, что хотел бы облегчить ее страдания, но это прямо запрещено хозяйкой. Надя, тяжело дыша, пояснила:

— Это бессмысленно. Один раз я так поступила. Она узнала и отправила меня в подвал на хлеб и воду. Это еще ничего, но ведь почти месяц я большей частью была связана и не могла кончать. Нет, мое удовольствие должно исходить только от хозяйки, от ее воли и решений. Зато какой кайф.

Она потянулась, вспоминая недавние мгновения. Евгений прикоснулся к девушке рукой, но Надя немедленно отпрянула:

— Не надо! А то захочу еще и еще. С тобой все не так, как с другими. Мы равны и это просто здорово. Согласись, что рабам нормальный секс с хозяевами не то чтобы противопоказан. Просто он не нужен, удовольствие в другом. А вот любовь с другим рабом по приказу хозяйки — у меня такое почти впервые.

Евгений был в общем-то согласен с мнением Нади. Развив эту тему, он с удивлением увидел, насколько схожи их размышления на тему рабства. Столь чувственная девушка оказалась одновременно и разумной, сексуальное удовольствие для нее было не единственной целью, а это встречалось нечасто. Они проговорили до тех пор, пока Надя не захотела спать. Тогда Евгений и узнал ее историю.

Ничего сверхоригинального в ней не было. Воспитанием девушки после смерти отца занималась мачеха, наведшая в доме строгий порядок. Надю она постоянно наказывала и привила ей облик послушной девочки, которая получает удовольствие от заслуженной порки за мельчайшие проступки. Впрочем, в этом доме Надя получила прекрасное домашнее образование и всесторонние знания о подчинении. Однако, помимо всего прочего, в ней пробуждались и сексуальные желания. Однажды мачеха застала Надю с другой девушкой — соседкой по лестничной площадке. Ее разочарование в способностях падчерицы было так велико, что мачеха собиралась вышвырнуть ее на улицу. Но по совету подруги решила продолжить обучение девушки подальше от дома, сбыв с рук не поддавшееся дрессировке существо. Так Надя оказалась прислужницей в одном полупрофессиональном застенке, где ее научили получать удовольствие от рабского секса. Ее работа состояла в удовлетворении вуайеристских потребностей: девушку пороли и всячески унижали на глазах у состоятельных клиентов. Платы Надя не получала, оставаясь на положении рабыни. Никакого дискомфорта она не чувствовала, поскольку наказывалась за непослушание и радовалась этому.

В застенке ее увидела Мадам, решившая, что таланты девушки пригодятся в ее доме. Здесь Надя и жила около года, обучаясь идеальному повиновению, прежде всего сексуальному. О своей дальнейшей судьбе она задумываться не хотела: возможно, ей предстояло нечто печальное, но закономерное для такой рабыни. Однако девушка достойна была лучшей участи, ее нынешняя хозяйка не стала бы постоянной, а раскрыть все свои способности в садомазохистской игре девушка еще не сумела, хотя и получала удовольствие от приказов и наказаний, от сексуальных упражнений и от психологических процедур. У Нади имелся немалый потенциал, и Евгений неожиданно поймал себя на том, что всерьез обеспокоен будущим девушки. У Мадам явно не было определенных на нее планов, и тренировки в ее доме только развивали заложенный с детства инстинкт. Ему искренне хотелось помочь равной себе — пожалуй, впервые за все время после исполнения первых приказов Иры. А как давно это было.

Впоследствии Мадам несколько раз повторяла подобные игры. Иногда Евгений, сжимая фаллоимитатор в зубах, трахал Надю в попку, иногда она проделывала с ним то же самое. Хозяйке маленькие спектакли доставляли удовольствие по вечерам, если она отдыхала дома. Евгения Мадам почти не порола, а вот Надю наказывала частенько, на день-два помещая в подвал, куда ему доступ был закрыт. О развлечениях в подземном застенке Наде приказали молчать; если Евгений вдруг окажется там же, его ожидает нечто неизведанное.

А в общем рабы были предоставлены сами себе. В этом доме отсутствовала подавляющая атмосфера постоянного угнетения, так возбуждавшая в особняке Мэм-саиб. У Евгения и Нади находилось время получше узнать друг друга, они много разговаривали, вместе читали, вместе работали по дому. И привязанность к девушке, поначалу чисто внешняя, переросла во что-то более глубокое и дотоле Евгению незнакомое.

Раб чувствовал, что рабыня — не только существо общих с ним пристрастий, но и человек, общество которого необходимо. Да, Надя была во многом наивна, ее склонность к послушанию не основывалась на каких-то серьезных теориях, поэтому девушка часто допускала ошибки. Ей не хватало зрелости и разума, но этого не так уж много было и у Евгения. Она не любила свою нынешнюю хозяйку, а только подчинялась ей, она легко могла сломаться, она часто впадала в депрессивное, истерическое состояние, не всегда была хорошей рабыней, не использовала весь свой потенциал. Но Евгений любил ее! Некоторое время ему удавалось скрывать это знание от самого себя, он прикрывался жалостью, стремлением развить симпатичную рабыню, помощью Мадам или исполнением приказа Мэм-саиб. Но все полуправды оставались только ширмами для истинного чувства.

Прозрение пришло почти случайно. Евгений лежал в темноте на матрасе в пустой комнате, когда Мадам практически втащила за собой на поводке полубесчувственную Надю. Он вскочил на колени, ожидая приказа, но хозяйка только шлепнула по спине ремешком за медлительность и удалилась, бросив Надю на ее ложе и приказав Евгению ложиться. И он — пожалуй, впервые — не исполнил приказа. Набрав из миски на полу воды, он начал обмывать израненное тело девушки, приводя ее в чувство. Вслушиваясь в неровное дыхание Нади, жадно внимая каждому ее неясному стону, Евгений смог взглянуть на себя со стороны. Да, в груди сменялось немало чувств: жалость, стремление оказаться вместе с девушкой в застенке и даже зависть. Почему она, а не я, удостоена такой чести — специального режима и воспитательных процедур? Но за всем стояла любовь.

И когда слово появилось, тотчас же стало легче. Он не боялся наказания за нарушение приказа — наоборот, он жаждал быть наказанным Мадам, поскольку к стремлению подчиниться присоединилось и стремление быть с любимым человеком. Однако в тот раз никаких мер не последовало, через полчаса Надя задремала, а жар унялся. Евгений лег рядом, но то и дело вскакивал, проверяя состояние девушки.

Он не смел признаться в своей любви. Но Надя вскоре догадалась сама. Как-то, помогая ей днем на кухне, Евгений отвлекся от обычных их бесед и спросил, что она думает о «нормальной» жизни.

— Наверное, я не смогла бы. Я должна прежде всего быть послушной кому-то сильнее меня. А если этого постоянного давления не будет, скорее всего, превращусь в обычную шлюшку или стерву. А так не хочется. Хочется остаться собой, сохранить внутри что-нибудь настоящее. А ты как полагаешь?

Евгений запнулся:

— Ну, знаешь... Действительно, без подчинения таким, как мы, не прожить. Но знаешь ли. Если б рядом, я имею в виду в обычной жизни, всегда был кто-то, кто разделяет твой образ жизни, вполне могло бы оказаться, что приспособиться легче. Ведь рабы, оставаясь вместе по приказу, только раскрывают себя еще полнее оттого, что тень госпожи над ними.

Тут Надя впервые улыбнулась, глядя прямо ему в лицо.

— Ты не нас ли с тобой имеешь в виду?

— Вообще да, — набрался смелости Евгений. — Вместе мы могли бы здорово ужиться. Мы оба рабы по призванию и можем найти для себя место под каблуком. Ведь я тебе не очень безразличен, девочка моя?

— Да... — она потянулась к нему губами, но тут же отпрянула. — Вот только где взять госпожу, которая будет тратить на такую парочку время. Ведь манипулировать легче людьми, лишенными подобной связи. А в семействе рабов возникает такое сцепление, что госпоже это покажется дискомфортным.

— Не думай об этом, Надя! Я уверен, что мы сможем разрешить проблему. Да, ты в воле своей хозяйки, а я здесь только на время, но все уладится. Мы сможем быть вместе, честное слово!

Говоря эти пафосные слова, Евгений искренне в них верил. Верил и тогда, когда неистово целовал прекрасные губы Нади. Но позже, ночью всерьез задумался. Даже если произойдет невероятное и хозяйка отпустит свою рабыню на свободу (такое, впрочем, не исключено: Надя в любой момент может встать и уйти), то в какую свободу уйдет она? Куда деваться девушке с не уничтожаемой склонностью к повиновению, если с ней хочет соединить свою судьбу человек, жизнь которого принадлежит его госпоже? Евгений рассматривал эту ситуацию с самых разных сторон, изобретал нелепейшие планы, неисполнимые уже потому, что ни один из влюбленных не хотел свободы. Призывы к милосердию госпожи смешны — что ей в просьбах рабов! Нет, нужно что-то иное.

Евгений становился небрежнее в исполнении приказов, часто был рассеян и медлителен. Когда Мадам покидала дом, он то и дело замирал, подолгу молча глядя на возлюбленную. А однажды хозяйка, вернувшись в неурочный час, застала раба обнимающим и целующим привязанную к батарее Наденьку. На миг она замерла в дверях, потом, негодуя, оттолкнула упавшего к ее ногам Евгения и отвесила ему несколько ударов ногой. Потом последовала знакомая и мучительная порка на дыбе: связанные за спиной руки раба привязали к крюку в потолке и, то и дело подтягивая веревку вверх, начали экзекуцию. Мадам могла быть очень жестока. Надя, привязанная к особому столику, наблюдала последствия своего легкомыслия. Мадам стянула голову рабыни так, что та не могла отвернуться. Вдобавок ее веки были подняты с помощью пластыря. И слезы на глазах девушки запомнились Евгению едва ли не больше, чем свист бича.

Все продолжительное наказание совершалось без единого слова. Мадам, не утомляясь, ровно работала хлыстом, покрывая спину и ягодицы Евгения кровоподтеками. Затем она занялась Надей. Тут у хозяйки вырвались первые слова:

— Удовольствия захотела, сучка? Получай свое удовольствие!

После двух десятков ударов Мадам извлекла несколько фаллоимитаторов. Один был тут же глубоко вставлен между ягодиц Нади, за чем последовал слабый стон жертвы. Лоно хозяйка приоткрыла вибратором, но не вставила его до конца, заменив искусственным членом большего диаметра, но меньшей длины. И когда тот почти полностью скрылся в Надиной киске, безжалостная госпожа вогнала туда же и вибратор, включив его на полную мощность. Евгений не мог себе даже представить, что ощущала Надя, когда в ее теле оказались три искусственных пениса сразу. Потом она рассказала, что пережила самые мучительные и сладостные мгновения в своей жизни. Девушка кончала без конца, но ее оргазмы были болезненны, поскольку огромные стержни, давящие друг на друга в недрах ее тела, причиняли значительную боль.

Хозяйка оставила рабов в этих унизительных позах: Евгения — подвешенным к крюку в потолку, с неестественно вывернутыми руками, Надю — привязанной к столику, с фаллоимитаторами в теле. Сама же удалилась в соседнюю комнату и начала звонить по телефону. Евгений, превозмогая боль (от столь суровых наказаний он уже успел отвыкнуть, хотя по меркам Мэм-саиб порка Мадам могла расцениваться как средняя), попытался вслушаться в ее слова, но разобрал только несколько реплик: «Да, произошло то, чего я не ожидала. Рабы теперь вряд ли пригодны к использованию. Только самые жестокие меры. Что вы говорите? Может быть. Но как вы планируете решить эту маленькую проблему. Такие вещи не слишком часты. Вы понимаете?»

Несколько раз Мадам срывалась на крик, но в целом разговор ее успокоил. Она ограничилась тем, что заткнула рабам рты и вставила в горящий анус Евгения стержень вибратора. Затем, не говоря ни слова, снова удалилась. Видимо, она твердо решила больше не обращать на них внимания и не показывалась до вечера. Заломленные за спину руки утратили всякую чувствительность. Надя несколько раз теряла сознание, поскольку предельное растяжение внутренностей не способствовало идеальному состоянию. Время тянулось мучительно медленно, но Евгений то и дело бросал взгляды на девушку, ради которой смог забыть о повиновении. Насколько сильно Надя разделяла его чувства? Стоила ли игра свеч? И суждено ли им быть вместе?

На эти вопросы ответ пришел позднее, когда в комнату вошла Мэм-саиб. На ней был строгий брючный костюм, изящная шляпа с вуалеткой, почти скрывавшей шрам на левой щеке. Мэм-саиб скептически осмотрела рабов, невесело улыбнулась и поцокала языком:

— Да, я вернулась как нельзя кстати. Подумать только, что может произойти с рабом в неопытных руках. И чему тебя учили! Ну-ка, к ноге!

Евгений не сразу понял, к кому относятся эти слова, Надя в них и вовсе не вслушалась, а сразу после приказа в комнате появилась Мадам. Но как непохожа была эта женщина на недавнюю суровую госпожу! Она перемещалась на четвереньках, лицо было опущено к полу, а волосы растрепались, но даже так Евгений заметил синяк на скуле. Щегольская шелковая блузка была изодрана ударами хлыста, юбка спущена и теперь сковывала колени. Трусиков Мадам не носила, и бросались в глаза кровоподтеки на ее полных ягодицах.

Мэм-саиб похлопала по своему колену, подзывая рабыню. Схватив женщину за волосы, она подняла ее голову и повернула лицом к Евгению и Наде.

— Твое попустительство привело к печальным результатам. Ты уделяла слишком мало внимания рабу, который заслуживал более чем строгого контроля. И ты совершенно неверно использовала доверенную тебе рабыню. В итоге последовал закономерный итог. Ты знаешь, как сложно рабам испытывать нормальные чувства, как они не приспособлены к этому. И только оказавшись в полном забвении, эти двое предоставленных самим себе рабов изменили свои чувства. Они неглупы и почувствовали себя покинутыми. Тогда им пришлось подчиниться единственному инстинкту, который мог их защитить и поддержать. Идиотка! Ты сознаешь свою вину? Говори! — И она немилосердно дернула за волосы Мадам.

— Да, хозяйка. Я провинилась и согласна понести любое наказание, какое вы сочтете возможным применить, — бесстрастно выдохнула женщина.

— Я полагаю, что твои проступки демонстрируют потрясающую слабость и некомпетентность. Исправить их последствия вряд ли возможно. Если только... ты передашь этих рабов мне в постоянное и бессрочное владение. Кроме того, ты лишаешься права видеть меня в течение трех месяцев.

Это последнее требование оказалось слишком серьезным. Об этом свидетельствовали слезы женщины, униженно целовавшей мыски полусапожек Мэм-саиб, пытаясь вымолить какое-то смягчение. Но хозяйка была неумолима:

— Теперь отправляйся в свою комнату. А я займусь рабами. Живо!

После того, как отчаявшаяся Мадам, вращая пылающими ягодицами, выползла из комнаты, Мэм-саиб освободила рабов. Медленно изъяв из тела Нади фаллоимитаторы, хозяйка отвязала девушку и уложила на диван, действуя скорее нежно, чем равнодушно. Затем настала очередь Евгения. Когда веревки были срезаны, он без сил рухнул на пол. Мэм-саиб вполголоса поинтересовалась:

— Сознание не потерял? — Евгений покачал головой. — Очень хорошо. Одень плащи на себя и на девушку — мы уезжаем.

Евгений накинул на плечи Нади плотный коричневый плащ с капюшоном. Застегнутый у горла, он позволял без лишних усилий скрыть наготу и раны на теле. Такой же одеждой он воспользовался и сам. По знаку Мэм-саиб Евгений подхватил Надю, набросив ее руку себе на шею, и практически вынес из дома. На улице уже темнело, поэтому никто не обратил на странный исход визита внимания.

Мэм-саиб уселась в новый автомобиль, припаркованный у обочины, рабы поместились на заднем сиденье. Хозяйка резко нажала на газ и не снижала скорости до самого своего дома. По тяжелому дыханию Евгений мог судить, что она находится в крайнем раздражении. В полной тишине, нарушаемой только редкими стонами Нади, они прибыли к темному особняку и поднялись по ступеням. Мэм-саиб сама открыла дверь и помогла Евгению внести Надю внутрь.

— Обмой ее и отправляйся в свою комнату. Девчонку оставишь в гостиной, на диване. Молча! — госпожа пресекла все вопросы одним возгласом.

Евгений поспешил исполнить приказ. Лежа в ванне, наполненной теплой водой, Надя очнулась:

— Что теперь с нами будет? — она смотрела в глаза Евгению, и тот не смог скрыть правду.

— Не будет, а уже есть. У тебя теперь другая хозяйка. Молчи и постарайся расслабиться и отдохнуть. Сейчас я тебя обмою.

Теперь Евгений прикасался к ее коже иначе: он исполнял приказ, но управляла им не только рабская покорность, но и любовь. Это чувствовала и Надя, расслабившаяся и задышавшая ровнее. Когда Евгений провел губкой у нее между ног, она вздрогнула и закусила губу, но затем успокоилась. Евгений отнес ее обратно и отправился спать на ту самую кровать, где провел не одну ночь. Теперь это ложе принадлежало ему по праву — как рабу в этом доме. И от этого тело испытывало восхитительное спокойствие. Он провалился в глубокий целительный сон без сновидений.

Наутро Евгений очнулся под действием условного рефлекса: мелодичный звон колокольчика означал, что хозяйка требует его немедленно. Преодолевая ломоту в теле (особенно досталось спине), он спустился вниз, а перед дверью гостиной опустился на четвереньки и предстал перед хозяйкой в таком виде.

В комнате царил идеальный порядок, Мэм-саиб пила дымящийся кофе из своей любимой чашки, со вкусом раскинувшись в кресле. Легкий халатик скорее открывал все достоинства ее божественной фигуры. Евгений подполз к госпоже, и ему было милостиво позволено облобызать пальцы ее ног. Затем хозяйка пальцами приподняла подбородок и посмотрела рабу прямо в глаза. Его встретил все тот же пронзительный, жесткий взор, что запомнился еще в клинике. Только на сей раз лица не скрывала марлевая маска.

Хозяйка осталась довольна молчаливым осмотром и кивнула:

— Ты не слишком изменился, что бы там ни полагала эта дура. Тот же неплохой раб и ценное приобретение. Ира слишком часто о тебе забывала, хотя иногда отдавала твоему воспитанию массу сил. Теперь образование худо-бедно завершилось.

Она повернула Евгения в другую сторону. В углу на коленях сидела Надя. Облик девушки претерпел существенные изменения. Умело наложенный макияж скрыл следы вчерашних побоев, опущенные вниз глаза были искусно подведены. Тело тоже испытало воздействие косметики, а на соски наложили немного румян. Промежность девушки была скрыта марлевым тампоном. Надя явно испытывала неудобство от последствий наказаний, потому ноги она неестественно раздвинула. А дополнял ее новый вид массивный ошейник, туго стягивавший нежную шейку. На нем красовались знакомые Евгению литеры: «Собственность» и телефон госпожи. Телефон Мэм-саиб.

Его мечта сбылась: он и любимая девушка находились в рабстве у боготворимой хозяйки. Это подтвердила и она сама:

— Ты нашел достойную себя девчонку. Я немного знала ее раньше и поговорила с ней теперь. Надя достойна носить мой ошейник. И он ей очень понравился, ведь верно?

Девушка, покраснев, кивнула.

— Если бы ее так не измучили вчера, ты и сам бы заметил, как она возбуждена. Настоящая рабыня! Хотя и не слишком одаренная. Вы составляли неплохую парочку вчера вечером.

Мэм-саиб рассмеялась своим мелодичным, хрипловатым смехом. Несколько минут прошло в молчании, потом хозяйка приказала Наде приблизиться и занять место рядом с Евгением.

— Но не вздумай к нему прикоснуться, сучка! Вы и так немало всего натворили вдвоем. Я даже думала использовать тебя по назначению. В любом классном борделе такую, как ты, использовали бы с немалым доходом. Но у вас вдвоем недурные задатки и было бы бездарной глупостью расходовать их так, как полагала необходимым твоя Мадам, — она улыбнулась Наде и шрам на щеке изменил форму. — Хорошо, что эта стерва находится у меня в полном подчинении — можно сказать, полностью мне принадлежит. Это происходит оттого, что некоторые попадают в рабство к собственному удовольствию. А оно ведет к падению. Вы-то оба не таковы, и потому скрывать от вас нечего и ни к чему. Но что же с вами теперь делать?

Иронический тон, которым были произнесены последние реплики, не оставлял сомнений в том, что для себя госпожа уже все решила. Она определила ценность обоих рабов и нашла решение, которому оставалось только повиноваться. По знаку хозяйки Евгений озвучил свои мысли:

— Госпожа, ваш приказ будет идеальным выходом. Мы повинуемся ему с радостью и удовольствием, поскольку сознаем, что любой вывод, исходящий от вас, служит к нашей же пользе.

— Да, твоя подружка выдала нечто подобное, — Мэм-саиб задержала дыхание. — Остался последний штрих. Вот мой приказ вам обоим, впервые в качестве вашей полновластной хозяйки. Я вижу, что не смогла бы уделить вам достаточно времени здесь, но вы должны прежде всего позаботиться друг о друге. Решение просто: вы возвращаетесь к жизни, оставаясь в моей полной власти и ожидая приказа. Скучать вам не придется, вы будете вместе. Вы оба рабы, жаждущие повиноваться и любящие друг друга — идеальное сочетание качеств. Увы, ваши хозяйки не уделяли вам достойного внимания — пример неверного понимания отношений с рабами. Ну, пусть их судят другие. А я, как deus ex machina, должна в финале все исправить. В общем, вы получаете квартиру и работу. Надя будет неплохой секретаршей в одной фирме, ты, Евгений, там же — референтом и переводчиком. Предупреждаю, что руководит этой конторой моя хорошая подруга. Так что за малейшие провинности по службе вы будете немедля наказаны. В этом отношении работа не будет отличаться от той, к которой вы привыкли. Не так ли?

Оба раба согласно кивнули, ожидая продолжения. Евгений испытывал крайнее замешательство, не понимая, куда ведет эта ситуация. А Мэм-саиб между тем продолжала:

— Со временем вы сможете пожениться — с моего разрешения, разумеется. Дома я позволяю вам шлепать друг друга, хотя не слишком часто. Помните, что вы оба в рабстве и пользуетесь некоторыми привилегиями лишь по моей воле. А чтобы не отвыкнуть от наказаний, пару раз в год мы примем вас здесь и проведем жесткую профилактическую обработку. Так что от господства над вами обоими никто не отказывается. Ну вот и все. Можете задать вопросы. Евгений медлил, обдумывая услышанное. А Надя нерешительно пробормотала:

— А если... мы... захотим любить друг друга?

— Громче! — резко скомандовала хозяйка.

Надя повторила чуть смелее.

— Вот ты о чем! Сразу видно, как хорошо тебя разработали вчера! — рассмеялась Мэм-саиб. — Конечно, вы можете трахаться, живя вместе. Это я своим рабам позволяю. Теперь ты, Евгений.

— Мэм, смеем ли мы расценивать это ваше приказание как знак особого забвения или как сигнал о нашей предельной, неисправимой испорченности? И как мы можем исправить положение?

Мэм-саиб вспыхнула. Евгений на миг подумал, что сейчас его ударят. Но ничего не произошло, хозяйка откинулась в кресле и вздохнула:

— Я-то полагала, что ты уже всему научился. А тебе еще далеко до полного понимания, слишком много возомнил о своем уме и понятливости. Я даю вам высший знак доверия, высшую честь со стороны госпожи, рабы должны сохранять свое рабство постоянно, а контроль над ними осуществляется опосредованно. Вы оба сможете вместе справиться с этим, остаться в повиновении, которое для вас — счастье, побороть все преграды на пути к нему. И тогда вы окончательно обретете свое место. Так будет доказано, что путь пройден вами не зря, все испытания пережиты не напрасно. Вдвоем вы должны бороться за свое рабство, только вам самим это под силу. Ни Ира, ни хозяйки Нади не сумели бы сохранить в вас вашу главную часть, самую сердцевину. Вы должны это сделать сами, пусть под моим влиянием. Тут уж — что могу.

И Евгений понял: он пришел к повиновению, о котором мечтала Мэм-саиб, уже давно, но только теперь осознал это. Он увидел свое уникальное счастье. И в этом состоянии господство, контроль, Надя и Мэм-саиб были нераздельны. Он испытывал беспредельный восторг — прежде всего от доверия своей госпожи, от ее силы и ума. И это не могло не отразиться на его лице. По крайней мере, хозяйка тут же заметила перемену в его состоянии.

— Ну вот, к счастью, додумался. А ты что?

Надя согласно кивнула. Ее понимание было скорее инстинктивным. Но теперь ее полусознательная прежде жизнь обрела ясный смысл. Она еще не оценила всей радости, что несет перемена, но сердцем приняла ее и познала счастье. Счастье подлинного повиновения.

— А теперь, мои покорные, можно и расслабиться. Полижите-ка свою хозяйку в знак покорности. Да вы и сами вот-вот потечете. Ну-ка, оба вместе!

И она приподняла халатик и раздвинула ноги, давая рабам знак приступить к делу. А за дверями уже ждала новая жизнь.

опубликовано 28 ноября 2018 г.
1 комментарий
КотНижний, 419 февраля 2021 г. в 11:38
Рассказ понравился тем-что, он со смыслом. Но к сожалению, или к счастью, относится к категории фантастики. В жизни всё не так просто, захотели связали, захотели в клинику отправили, но и много других факторов. А так, моя оценка 8 баллов, из-за того что: 1. добавили каких-то сумасшедших бабулек, которые играют как с детьми с ними. 2. Считаю что даже в фантазиях, детей нельзя упоминать в эротике, порно и т.д. Даже и хоть в таком виде как в рассказе. Ладно мы взрослые-чёкнутые, но мы сами чекнулись и отдаём себе отчёт в действиях. Ведь педофилия это блин пипец, хотя ее тут и нет как таковой, но всё же, такие игры как в детей-это считаю во первых противно и отвратительно, а во вторых аморально, я чуть не блеванул! И не читал эту главу далее, просто пропустил. Но концепцию которую доносят в этом рассказе, мне полностью ясна и я, с ней согласен. Но было бы классно такой путь пройти, и всётаки остаться в рабстве. И жить своей Госпожой, а не так как в конце. Жаль, что это фантастика.
82
Для написания комментария к этому рассказу вам необходимо авторизоваться