Это было прекрасное лето! Прекрасное ровно настолько, чтобы наслаждаться жизнью, как это умеют двадцатилетние — не спать ночами, катаясь на велосипедах, встречать рассветы на крышах заброшенных высоток или же под мостом у реки, засыпать, когда все нормальные люди идут на работу, просыпаться через три-четыре часа и быть абсолютно бодрым.
Настя была именно такой девушкой. Она училась в педагогическом университете и должна была проходить летнюю практику в загородном лагере в качестве вожатой.
Когда настал день распределения по лагерям, оказалось, что Настя едет в «Звёздный», одна из всей группы. О конфликтности администрации «Звёздного» ходили легенды, но это не напугало Настю, тем более, не пропускать же ей практику! Да и была девушка с очень приятным характером, так что нельзя было развязать с ней ссору.
Настал день начала смены, Настя с чемоданами стояла с табличкой с номером отряда и ожидала детей с родителями. Вдруг подошёл мужчина, на вид вряд ли можно было дать больше сорока лет: высокий, с тёмными короткими волосами, карими глазами и пронзительным взглядом. Мужчина посмотрел на Настю, улыбнулся и заговорил:
— Доброе утро. Настя?
— Доброе утро. Да, это я, — улыбнулась девушка.
— Меня зовут Лев Игоревич, я директор лагеря. Надеюсь на наше с вами сотрудничество. Не хотелось бы повторять историю с практикантами из вашего университета. Вы ведь девушка благоразумная?
— Очень приятно, Лев Игоревич. Да, я хорошо лажу с детьми, очень ответственная.
— Это хорошо. Хорошо...
Последнюю фразу директор пробубнил себе под нос, однако в его взгляде было что-то странное. Насте показалось, что она увидела нездоровый блеск в его глазах, но списала это на недосып: что только не увидишь после двенадцати часов сна за целую неделю.
Шла размеренная лагерная смена: Настя уже хорошо познакомилась со всеми детьми и воспитательницей; жизнь из мероприятий и игр бурлила во всю. На восьмой день смены Настю вызвали к директору.
— Повтори ещё раз, — раздался властный голос Льва Игоревича.
За неделю она уже успела понять, что с директором шутки плохи: он был очень требовательным и жёстким начальником, а если к нему вызывали кого-то, то это было очень серьёзно. У Насти тряслись колени. Да чего там колени — девушка почти вся дрожала от волнения и страха от предстоящей встречи. Стук.
— Да, войдите, — раздался голос из кабинета.
Настя вошла.
— Вызывали, Лев Игоревич? — голос девушки был почти уверенным, не то что её тело, которое и не думало слушаться.
— Да, Настенька, проходи, присаживайся, — директор сказал это очень мягко, что сбивало девушку с толку.
Наступила тишина, мужчина смотрел на неё ничего не выражающим взглядом.
— Что-то случилось?
— Да, Настенька, случилось, ещё как случилось, — ответил директор, вынимая из ящика стола какие-то фотографии. Настя, увидев их, обомлела — на снимках она била ребёнка из своего отряда. Вернее не так: лицо было её, но на карточках была не она сама. Но что самое удивительное — вчера на мальчике и впрямь появились синяки, о происхождении которых он не говорил.
— Что делать будем, Настенька? Это статья...
У девушки был такой шок, что она не заметила ехидной улыбки на лице мужчины.
— Что делать будем, Анастасия Алексеевна? — уже строже спросил тот.
— Это... Это не я, Лев Игоревич... — девушка что-то мямлила.
— Ну, как же, Настя, не ты? Ведь это ты на фото, — он встал из-за стола и подошёл к девушке сзади.
— Лев Игоревич, я не понимаю, что это за снимки, но это не я.
— Ты, Настенька, ты.
С этими словами он взял за загривок дрожащую девушку, отчего она сразу же поднялась. Он смотрел ей в глаза, её же взгляд бегал и глядел, казалось бы, повсюду.
— Не бойся, Настя, мы никому не скажем. Раздевайся.
Девушка вовсе застыла от шока и чуть было не закричала, хотя директор больше не прикасался к ней.
— Если ты сейчас закричишь, уйдёшь или просто не повинуешься, я покажу эти фото родителям мальчика. И им будет плевать на твои слова-оправдания.
Он посмотрел на неё. Холодно. Слишком холодно для такой ситуации.
— Лев Игоревич, пожалуйста, не надо!
Девушка начала плакать.
— Отпустите меня.
Но директор лишь с усмешкой посмотрел на неё, задёрнул шторы и, заперев дверь на ключ, уселся на стул перед девушкой. Она разулась, сняла с себя ветровку, футболку и джинсы, оставшись в одном купальном костюме. Через час они с детьми как раз должны были идти в бассейн, несмотря на скверную июньскую погоду. Ей было очень неловко, кровь приливала к её щекам. Девушка осталась стоять. Лев Игоревич посмотрел на Настю и безапелляционно заявил:
— Полностью.
Ничего не оставалось делать — Настя сняла с себя и купальник, сгорая от стыда.
— Встань на четвереньки, Настюша. Ко мне лицом.
— Л-л-лев Игоревич, не надо, прошу... — девушка умоляла, но мужчина был непреклонен.
— Встань на четвереньки, Настя. Молча.
Она повиновалась.
— Хорошо. Эти фотографии никто не увидит, если ты будешь моей игрушкой.
По лицу девушки пробежал ужас. Мужчина рассмеялся:
— Не бойся, Настя, секса у нас не будет. Мне просто скучно без игрушки. Мы друг друга поняли?
Девушка кивнула, закусив губу.
— Вот и славно, Настюша.
Он встал, обошёл девушку, провёл рукой между её ног и снова усмехнулся:
— А тебе самой нравится, я же знаю.
Едва девушка попыталась возразить, как директор резко прервал её намерение резким окриком:
— Молчать!
Она содрогнулась. Директор шлёпнул Настю по промежности, девушка вскрикнула, но, почувствовав его указательный палец на своих губах, сразу же замолчала. Последовал ещё один шлепок. Затем ещё и ещё, клитор Насти набух, это заметил Лев Игоревич и крепко сжал его, оттянув так далеко, как смог. После чего сел и приказал девушке поцеловать его ботинок. На удивление она не сопротивлялась и выполнила приказ. То ли боялась за характеристику, которую директор ей напишет, приложив эти фотографии, то ли ей правда хотелось поцеловать этот ботинок — она сама ещё не разобралась.
— Умница, Настюша, — директор явно был доволен девушкой, и напоследок, крепко сжав ей один сосок и увидев её лицо, удовлетворился и сказал: — Одевайся. На сегодня ты свободна. В следующий раз, когда я захочу поиграть — ты узнаешь об этом.
Прошло несколько дней, Настя всячески старалась избегать встреч с директором. Она не понимала, что произошло, почему именно она оказалась в этой ситуации и что будет ждать её дальше. Лишь одно девушка знала точно: ей понравилось находиться во власти мужчины. Она знала, но боялась себе признаться.
Целую неделю Насте удавалось играть с директором в прятки, но на пятнадцатый день смены был назначен родительский день. Это значило, что все отряды участвовали в большом концерте, а вожатые были его организаторами. Поскольку погода была прекрасной, концерт проходил на костровой поляне, чтобы все смогли уместиться и не умереть при этом от духоты.
Ко всем детям в отряде Насти приехали родители, приехали и к Тиме. Насте стало не по себе при виде папы Тимофея.
Концерт шёл в самом разгаре, когда за кулисы подошёл старший вожатый и со скорбным видом пригласил Настю в кабинет директора. Девушка пребывала в диссонансе: с одной стороны ей было очень страшно и стыдно, а с другой поход к директору манил её, как магнит. Настя собралась с силами и пошла.
— Проходи, Настя, — пригласил девушку Лев Игоревич, — Не бойся.
Она вошла в кабинет и села напротив мужчины.
— Что-то случилось, Лев Игоревич?
Девушка очень волновалась, но возбуждалась с каждым мгновением всё сильней.
Директор улыбнулся и ехидно посмотрел в сторону двери. В кабинет зашёл ещё один мужчина — папа Тимы. Того самого Тимы, которого она якобы била на фото. Настя вздрогнула.
— Видимо, ты уже узнала Антона Ивановича, папу Тимофея. Мы не будем иметь к тебе никаких претензий и навсегда уничтожим все фотографии после сегодняшней встречи, но ты должна будешь постараться.
Настя побледнела: её лицо почти сливалось с потолком, который совсем недавно белили.
— Лев Игоревич, Вы же знаете, что это не прав...
В разговор вступил отец мальчика:
— Настя, мне абсолютно всё равно, что ты сейчас будешь говорить, мой сын весь в синяках. Хочешь избежать статьи — выполняй условия.
Антон ухмыльнулся и подошёл к Насте, с другой стороны от неё уже стоял Лев Игоревич.
— На колени.
Тон директора не терпел ни возражений, ни промедления: девушка подчинилась и опустила глаза. Лев Игоревич отошёл в сторону, а Антон принялся обходить вожатую своего сына, оценивающе глядя на неё.
— А эта ничего, послушная, как я посмотрю.
Вдруг он сел на корточки и, глядя Насте в глаза, одной рукой сжал её грудь, а другой проник в трусики и больно впился в промежность. Улыбка не сходила с его лица:
— Ммм, да ты вся мокрая.
Они переглянулись с директором и Антон поднял её, отчего лицо девушки исказилось от боли. Он приспустил с молодой вожатой шорты и трусики до колен, и из бельевой верёвки связал на ней подобие стрингов так, чтобы верёвка выпивалась в промежность и причиняла девушке боль и дискомфорт.
— Я сейчас выйду, а ты пойдёшь за мной. Никаких фокусов, Настя. Иначе статья. Поняла?
Девушка кивнула.
— Замечательно.
Антон вышел, следом пошла Настя. По дороге она догнала своего мучителя, и они пошли на одном уровне. Когда они вышли за территорию лагеря через дырку в заборе, Антон остановил девушку и привязал к её стрингам верёвочку, закинув свой конец на плечо и держа её в постоянном натяжении. Так они дошли до полянки, расположенной уже настолько глубоко в лесу, что не было слышно даже звуков с костровой площадки, где проходил концерт для родителей.
Антон остановил Настю и сам раздел её донага, оставив лишь стринги из верёвки. Конец их он привязал к дереву спереди девушки, а потом, немного подумав, сделал ещё один конец и привязал его к другому дереву, уже позади неё. Руки девушки были закинуты за голову и привязаны к телу. Настя могла стоять только на носочках, чтобы минимизировать боль в промежности. Но она не пищала, понимая, что это закончится. Только это и утешало её, однако та же мысль одновременно и огорчала.
Так она простояла какое-то время, пока не подошёл Лев Игоревич.
— Что делать с ней будем? — спросил Антон.
— Пороть. Негодница!
И они оба засмеялись, то ли поняв комичность ситуации, то ли просто над беспомощностью девушки. Широкие улыбки на лицах мужчин сменились ухмылками, они сняли с себя ремни.
— Не надо, — взмолилась Настя. — Я прошу вас, не надо...
Антон провёл по её промежности:
— Лев, девушка просит порку. Она уже влажнее водопада!
— Ну, раз просит...
И мужчины начали порку.
Они встали по бокам от девушки, облокотили её на дерево, сорвали верёвочные стринги и стали пороть.
Первый удар был от Льва по животу. Не сильный, девушке скорее было страшно. Но потом последовал сильный удар от Антона по заднице. Мужчины никак не комментировали, просто пороли поочерёдно: Лев тихонько порол по бокам, по ляжкам спереди, по животу и груди, Антон же порол сильно то по спине, то по заднице. После каждого удара из девушки вырывался еле сдерживаемый стон, смешивающий в себе боль и удовольствие. Стыд никуда не уходил от Насти, он просто стал приятным и возбуждающим. Ей было больно принимать на себя удары, но ей это понравилось. Антон на минуту прекратил пороть девушку, Лев Игоревич последовал его примеру. Антон подошёл к девушке, посмотрел ей ниже живота и увидел сильное возбуждение. Проведя рукой по внутренней части бёдер, директор лагеря убедился, что жидкость вытекала из девушки. Он посмотрел на Настю:
— Значит, тебе понравилось?
Она кивнула. И опустила глаза.
— Только развяжите мне руки, пожалуйста, очень сложно удержаться на ногах.
Антон развязал Насте руки: она пошевелила ими немного, но мужчина прервал её занятие ударом по промежности ремнём. Настя вскрикнула от неожиданной сильной боли.
Сам удар, как и все остальные (а теперь они настигали только промежность девушки) был слабым, однако боль была почти невыносимой, и Настя плакала. Плакала и кричала. Благо, никто не мог её услышать, на это и рассчитывали её экзекуторы.
В какой-то момент у Насти подкосились ноги и она начала падать.
— Оставь её, хватит на первый раз, — раздался голос Льва, но Антон не хотел останавливаться несмотря ни на слова своего приятеля, ни на слёзы девушки.
— Умоляй меня остановиться. — В его голосе явно не обошлось без жестоких ноток. — Давай, целуй мне ноги, приложи к ним свою мокрую дырень. Покажи, как ты хочешь, чтобы я остановился.
И Настя со слезами начала просить Антона остановиться, прикасаясь к его грязным ботинкам попеременно то губами, то разбухшим клитором. Мужчина рассмеялся, но пороть прекратил. Вместо этого он сам сел на корточки и принялся стимулировать ей клитор. Когда Антон видел, что вожатая вот-вот достигнет оргазма, он резко прекращал, не давая той трогать себя. Так продолжалось несколько раз.
— Проси, — Антон явно хотел мучить свою жертву, его глаза выдавали это намерение.
— Прошу, не прекращайте! — воскликнула девушка.
— Плохо просишь, — он продолжал набирать темп и останавливаться в самый неподходящий момент.
— Пожалуйста, дайте мне немного удовольствия после мучительной боли!
— Плохо просишь, — не отступал Антон.
— Антон!
— Нет!
— Умоляю!!! — девушка была почти на пике, когда мужчина окончательно прервал эту сцену.
— Всё, достаточно, — выдохнул он, продевая ремень в брюки. — Сейчас ты сядешь на землю и будешь так сидеть, пока не потеряешь нас из виду. И даже не думай вставать с земли раньше, чем мы выйдем отсюда. Ослушаешься — продолжим порку. И не вздумай прикасаться к себе.
С этими словами оба мужчины удалились. Настя же молча смотрела им вслед, долго не решаясь даже пошевелиться, хотя комары уже грызли её со всех сторон. Только после того, как мужчины ушли из леса, девушка горько зарыдала.
После этого случая Настя и директор не пересекались. То ли случайно так вышло, то ли Лев Игоревич всё просчитал, но до конца смены они не увиделись больше ни разу. А Настя ждала. Она боялась смотреть на него, но желала повторения этой встречи с невероятной силой.
Получив свою зарплату и попрощавшись с детьми и коллегами, девушка уехала из лагеря, оставив в себе смешанные чувства после того случая в лесу. Она долго не могла отделаться от своих желаний, осуществить которые ей мешал страх, но наконец это случилось...
В самый разгар второй лагерной смены, когда все вожатые и воспитатели проводили время с детьми, Лев Игоревич сидел в своём кабинете и с угрюмым видом изучал план-сетку на следующий день, критикуя про себя того, кто её составлял. Вдруг раздался стук в дверь.
— Войдите, — строгий и уверенный голос директора был для всех одинаков, ведь он не выделял ни любимчиков, ни аутсайдеров.
Дверь открылась, но он даже не взглянул на того, кто пришёл.
— Проходите.
Медленно, неуверенно, как-будто боясь передумать, Настенька вплотную подошла к директорскому креслу, встала на колени и, поймав взгляд мужчины, дрожащим голосом произнесла:
— Я хочу быть Вашей игрушкой.